Расслабить мышцы – отпустить на свободу. Медленно дать перетечь силе в меч: это все равно дерусь я, мне бы только подловить его, чтобы разик… напрямик…
С Танатом всегда было непросто драться. Особенно друзьям. Врагов у него нет, вернее, нет смельчаков, которые бы так себя назвали.
Не знаю никого, кто был бы так разнообразен в бою: я помню, как дрался с молнией, помню ураган, целую толпу титанов (и все мечники!), помню рой стрел и огненную ярость драконов, неистовство шторма, ледяные воды, наверное, Стикса, помню, как его меч оборачивался жалом скорпиона, или болотной гадюкой, или падающей на землю звездой.
Сегодня это была многоголовая гидра, извивающаяся во тьме, жадно рвущая змеиными пастями с разных сторон, с холодной злобой бросающаяся на чужака: тот посмел влезть в любимое болото.
Змеиный шип. Шуршание черной чешуи по каменным плитам. Раззявленная жадная пасть с шеей из черного железа.
Змеиный шип. Холодок – легкий-легкий, такой бывает только от приближения неминуемого.
Звук столкновения металла с металлом, и вот уже другая голова, головы не перерубишь, их сотни, яд стекает по клыкам, и я уже почти не успеваю поворачиваться, чтобы ударить в ответ, я только скольжу, уходя от ударов.
Скалясь в темноту и заставляя проснуться то, что там, на дне, что острее клинка и тверже адаманта, то, что держит на себе оковы Тартара.
И один удар – всего один удар, с болезненным упоением...
Один удар – как бог.
Грохот. Звук скольжения по полу железных крыльев.
Оттенки вернулись внезапно, будто кому-то вздумалось притащить факел. Вылезли, закривлялись: обрисовали серое одеяние, разметавшиеся в падении волосы, распластавшиеся крылья…
Мой клинок у бледного горла. Разомкнувшиеся губы.
– Бездарно дерешься.
Еще миг – и я бы заржал. Хуже Жеребца.
Но Убийца не шутил. Просто высказал вслух то, что думал.
– Почему?
– Потому что не тем.
Первый учитель лежал на полу, раскинув крылья. Нерадивый ученик стоял над ним, упираясь ему в горло клинком.
– Это мой меч. Который я взял в случае надобности.
Он оттолкнул острие от горла и поднялся, прогремев крыльями.
– Разве я сказал: возьми меч? Я сказал взять оружие.
Возражения встали у меня поперек глотки.
– Где твой двузубец, невидимка?
Валяется, небось, где-нибудь в тронном зале. Или в спальне у стены – как поставлен с утра, так и стоит, и кованные морды псов кисло кривятся. Тяжелый, неудобный, громоздкий, при ходьбе мешает…
Танат вдруг оказался рядом. Бледный, с горящими глазами. Стиснул пальцами плечи – сдавил так, что даже сквозь груз Тартара почувствовалось. Выдохнул в лицо: