и предсказанием, попавшимся мне в китайском печенье в тот день, который должен был стать двадцать седьмым днем рождения Шона: «Бывают времена, когда печаль кажется единственной истиной».
Ибо истина состоит в том, что голливудские счастливые концовки не так уж часто встречаются в мире. Иногда принцессы не спасают принцев. Иногда дети так и не находят дорогу домой. В оригинальной версии, в отличие от диснеевского фильма, на рассвете маленькая Русалочка превращается в морскую пену.
Теперь я уже люблю Шона после его смерти дольше, чем знала его живым. И по-прежнему не могу удержаться от мыслей: Были бы у нас маленький дом и большой сад в Мельбурне? Как выглядели бы наши дети? Были бы мы счастливы? Шона не будет никогда. Он никогда не женится, не купит дом, не возьмет на руки своего первенца. Когда я начинала писать эту историю, один из ее первых читателей сказал: «Я не нашел здесь никакой искупающей горе светлой стороны». Но именно этому научила меня Польша – что настоящие трагедии не нуждаются в искуплении, их просто надо помнить.
«Хочешь – верь, хочешь – нет, но я никогда не забываю девятое августа», – написала мне Талия вскоре после тринадцатой годовщины смерти Шона. Она и ее бойфренд только что начали жить вместе в Тель-Авиве. Она работает в одной из крупнейших туристических компаний Израиля в должности менеджера по информационной безопасности. Они вместе около года, и он делает ее счастливой. Анат по-прежнему служит в армии. Она вышла замуж за того бойфренда, с которым я познакомилась в 2002 году, у них трое детей.
По-прежнему бывают моменты, когда я думаю о том, что могло бы случиться, если бы Анат и Талия не пошли пешком с пляжа вслед за грузовиком, если бы не решили войти в двери той клиники. Я подмахнула бы документы, смысла которых не понимала. Гибель Шона списали бы на утопление в состоянии алкогольного опьянения. Его страховая компания отказалась бы от выплаты. Его родители и полиция могли бы свалить на меня всю вину. И все эти годы я была бы лишена поддержки двух подруг, которые точно понимали, через что мне пришлось пройти на Пхангане.
Вот чему научили меня Израиль и его правила сидения шивы: как скорби нужно одиночество, так воспоминаниям нужно, чтобы ими делились, а потребностям скорбящих – чтобы их признавали. Скорби требуется время и пространство, но ей также требуется общество.
Потому что после смерти Шона бывали моменты, когда мне казалось, что меня подвело все, что я знала, – страна и культура, в которых я росла, океан, который я, мне казалось, понимала, некоторые мои ближайшие и самые давние друзья. Но еще была доброта этих двух молодых незнакомок, и я не думаю, что то, что они были из Израиля, – простая случайность. Именно их сострадание, их мужество, их общество и их