Шон был непреклонен и отважен:
– Я заставлю тебя полюбить Мельбурн больше Сиднея, как только мне представится шанс показать тебе его, – сказал он, чем немало меня насмешил.
На следующее утро мы с Луизой перебрались в хостел Шона возле Пласа-де-Каталунья. Владелица хостела Энджи была девушкой жилистой и наделенной прямо-таки маниакальной энергией. Ее заведение было дешевле и чище, без всякого комендантского часа в полночь и дневного локаута. Энджи и Шон так и плясали по хостелу вместе; Шон – одетый в термолосины с пурпурными полосками и шарфик футбольного клуба «Барселона», который он только что прикупил.
В тот вечер Шону не терпелось совершить еще один вояж по городу, но Луиза хотела сесть за дневник и надписать почтовые открытки знакомым.
– Ты же пойдешь со мной выпить, правда? – спросил он меня.
Мы пробрались по людным улочкам к набережной и барам у воды. Поеживаясь от холода, от зимнего океанского ветра, я вытащила из кармана куртки тюбик с бальзамом для губ.
– Можно и мне немножко вот этого вот? – спросил Шон.
Это был настолько банальный подкат, что я даже ничего не поняла. Не поднимая глаз, протянула ему тюбик. А он, вместо того чтобы взять его, наклонился и поцеловал меня.
После этого первого поцелуя я влюбилась в Шона быстро – и по уши. Это было в конце января 1999 года. Мне было двадцать четыре, ему – двадцать два. У него был этакий тягучий «рабочий» австралийский акцент, честные голубые глаза, уголки которых собирались морщинками при улыбке, и все его тело складывалось пополам, когда он хохотал. Вместе с Луизой и Сашей, студентом-юристом из Сиднея, мы поехали вначале в Гранаду, а потом, на пароме, дальше – в Марокко. Но Саша расстался с нами в Эс-Сувейре, чтобы вернуться к занятиям, а Луиза к тому времени, как мы направились обратно в Лагос, решила, что трое – это слишком много.
Мы с Шоном еще несколько месяцев продолжали путешествовать вдвоем, зигзагом по Европе, ведя путевой дневник. Из Португалии в Австрию, потом в Словению. Из Любляны я хотела короткой дорогой отправиться в Италию, но Шон там уже побывал, и ему интереснее были Нидерланды – в шестнадцати часах пути.
Дождливым днем мы стояли на вокзале словенской железной дороги с собранными рюкзаками, но все никак не могли договориться, куда держать путь дальше.
– Голландские яблочные блинчики, кофейни, чипсы с майонезом поздним вечером, – не сдавался Шон.
– Паста и пицца. Ла дольче вита. Прямо здесь, – указывала я куда-то, где, по моему убеждению, должна была быть Италия. – Я практически ощущаю ее вкус.
– Пасту с пиццей можно добыть где угодно. Давай же, соглашайся, я угощу тебя «Хайникеном»!