В комнате повисла гробовая тишина, бесприютное одиночество бетонной плитой навалилось на грудь. Даже странно, что я ощутила его только сейчас. Ведь очнувшись в будущем, в новом, неведомом мире, я потеряла всех, кого знала, любила и кому верила.
Судьба никогда не баловала меня. Отец бросил нас, когда мне едва исполнилось двенадцать. Просто однажды ушел на работу, «на шабашку», как он любил выражаться, и не вернулся. Через месяц мы с мамой обнаружили, что его полки в шкафу опустели, а чемодан исчез из кладовки.
Мама несколько месяцев не дожила до моего двадцатилетия. Последнее, что помню – ее родинку, на подбородке, мягкие губы, и теплые, маленькие руки с обветренной кожей.
Помню, как навещала маму в больнице, и она таяла на глазах, словно свечка. И тот, последний свой визит помню тоже.
Слишком светлые коридоры, ядовитый запах хлорки, скрипучие двери отделений, толпы несчастных, в пижамах и домашних халатах всех цветов радуги. Почему несчастных? Не знаю… Тогда все лица для меня словно осунулись, посерели, глаза излучали вселенскую тоску.
Помню, как меня пошатнуло возле койки в реанимации. Мама открыла глаза, и я просто взяла ее за руку. Несколько секунд мы смотрели друг на друга.
Молча, в звенящей тишине, под тиканье часов на стене и пиканье приборов у чужой кровати.
Слова прилипли к языку, в горле разрастался колючий ком. Пришлось до боли стиснуть челюсти, чтобы сдержать слезы. Мама мягко улыбнулась –одними уголками губ, лучистыми золотисто-карими глазами, и тоже промолчала.
Я старалась не смотреть на катетеры в почерневших от лекарств венах самого любимого человека на свете, не замечать как часто и прерывисто она дышит.
Я просто ощущала маму. Рядом. Со мной. В последний раз.
А когда вышла из палаты, в спину полетели слова дежурного врача:
– Она перестала дышать…
И я шла по коридорам, куда-то, наверное, на выход. Сжимала в руках мамин паспорт, который зачем-то достала из сумки. Поглаживала ее фото – строгое, черно-белое, с очень короткой, аккуратной стрижкой. И не понимала – как же так? Вот же она! Вот ее дата рождения, вот место прописки. Но мамы больше нет…
Я смахнула слезы с глаз и снова огляделась.
Так! Мила, не время и не место раскисать окончательно. Но почему я снова одна? Черт! За что?
Яркий блик из окна полоснул по лицу, и я зажмурилась.
«Ми… ла… Ми… ла… где?» – прозвучало в голове. Я узнала бы голос Раса в воде, в невесомости, и в голове тоже. Вспомнились его слова о том, что индиго могут общаться мысленно, только нужно научиться, натренироваться.
Я потянулась к Расу, попыталась услышать его, почувствовать. На долю секунды, секунду почудилось, что мельранец близко, только руку протяни. И вдруг… все пропало.