Догнав её, Питер Рэдси улыбнулся:
– Моё почтение, мисс Фисантэ. И, с вашего позволения, вы уже не одна. Я же перед вами. Значит – вы со мной.
– Вот именно, –фыркнула Каролина, изображая недовольство.
– Да ладно вам? – весело рассмеялся Питер. – Какие нормы поведения в данной ситуации? Мы же с вами тут почти на острове… как, кстати, вы тут оказались?
– Думала прогуляться. Мне говорили, что это лучший парк в городе. Но пока я заметила лишь одну тенденцию – сверху всё серое, снизу всё грязное.
– Возможно, со временем, вы заметите больше? Даже в газетах пишут об этом знаменитом парке. Однако, полагаю, такая девушка как вы, предпочитает газетам романы?
– Судя по вашему тону, вы романов не одобряете? – ехидно сузила глаза Каролина.
– Романы? По-моему, это жалкая безвкусица, которую читают женщины. Что ещё добавит? – пожал она плечами.
– Вы правы. Ни к чему что-то добавлять.
Каролина развернулась и пошла по направлению к выходу.
– Хм-м? Кажется, мне следует извиниться? – повысил он голос, потому что она удалилась уже на достаточное расстояние. – Я ведь ни в коем случае не хотел вас обидеть, мисс.
– Вы меня ничем и не обидели, – засмеялась Каролина, помахав на прощание рукой.
Питер проводил её взглядом, больше не осмелившись сказать ни слова.
Питер Рэдси не был первым молодым человеком, с которым Каролина была знакома. Но он стал первым молодым человеком, запавшим ей в душу. Двух малозначительных встреч вдруг оказалось вполне достаточно, чтобы дать пищу нескончаемым девичьим мечтам.
Если бы кто-нибудь посмел сказать Каролине, что эти мечтания типичны для многих юных дев в её возрасте она бы смертельно оскорбилась. Ей собственные чувства представлялись исключительными и необыкновенными, ни в коем случае не наивными, какими они, в действительности, были.
В этих грёзах, естественно, Питер замечал необычную красоту Каролины. Она блистала красноречивым остроумием, поражала его исключительными музыкальными талантами и, конечно же, лучше всех танцевала на балу. Неважно, на каком – главное, что лучше всех!
Пока маленькие ножки порхали по паркету, в голове прокручивались картины, одна приятней другой –бальзам для женского самолюбия.
Самой полюбившейся фантазией стала мизансцена, в которой, встав на одно колено и глядя на неё прекрасными, глубокими, несчастными глазами Питер признавался в любви, предлагая ей руку и сердце.
Будучи по сути избалованным ребёнком, Каролина привыкла получать всё, что захочет и на этот раз ни секунды не сомневалась, что получит желаемое.
Раскрасневшаяся, запыхавшаяся, она садилась на утопающей в полумраке диван. Мысли уносились так далеко, что она не замечала привычных вещей: тяжёлого буфета, стола из красного дерева, массивного серебра и натёртого до блеска паркета. Подсвеченная радужными мыслями комната казалась необыкновенно уютной.