Надзирательницы постоянно одергивали суккуб, заставляя замолчать, но вскоре я стала замечать кроме шепотков и едва заметные жесты, которыми обменивались женщины. Это не было похоже на обычный язык немых, скорее на его отдельное наречие, которое родилось в стенах этой темницы за долгие годы.
Со временем я научилась понимать некоторые жесты, а виртуозно читать по губам я могла и раньше. Постепенно научилась отвечать на знаки мне. Так я узнала, что место, где нас держали было старой психиатрической лечебницей, заброшенной после войны. Отсюда и решетки с мягкими стенами. Иллюзорницы находились здесь уже многие годы, хотя иногда случались попытки побега. И ни одной удачной.
В качестве подтверждения мне молча указали на самую старшую из пленниц. Ее звали Оливия, и ее когда-то прекрасное лицо было испещрено страшными глубокими шрамами.
– На нее спустили собак, – одними губами ответила мне та, с кем я безмолвно переговаривалась спустя примерно три недели после начала “совместных прогулок”. – Этим сволочам плевать на то, как мы выглядим. Для их экспериментов наши морды не важны.
– Что за эксперименты?
– Разные, – лицо собеседницы передернулось брезгливостью, а тело сжалось от едва неуловимой дрожи. – Изучают наш дар, пытаются передать его и закрепить у обычных людей. Желательно мужчин. Вот только, – женщина усмехнулась с особой злостью. – Они все с ума сходят и сдыхают в муках.
– Что еще? – в памяти был свеж тот разговор доктора с незнакомцем. Этих двоих явно интересовали дети иллюзорниц.
– Я о многом не знаю. Но Сандру, Лану и Дари насиловали. Эти уроды хотели получить беременную иллюзорницу, желательно мальчиком. Но эксперимент провалился тремя выкидышами на ранних сроках. Мы для них, как подопытные мышки в клетке. Одна беда – размножаться в неволе не желаем. Ты первая девушка в положении, которую им удалось заполучить.
– Но ведь у меня точно девочка, по любви…
– Вот и молись, чтобы к моменту как подойдет срок родов тот, кто сделал тебе этого ребенка, нашел способ вытащить вас отсюда. Иначе дочь у тебя заберут, так же как когда-то забрали у каждой из нас.
Я инстинктивно прикрыла живот руками, желая уберечь малышку от посягательств извне. Но тут же словила насмешливый взгляд одной из надсмотрщиц. Самой противной.
Весь разговор по губам она явно видела, и возможно даже поняла из него что-то, поэтому мой страх за нерожденную дочь ей был особенно смешон.
Все ее презрительное выражение лица говорило, что моя судьба для нее и яйца выеденного не стоит. И то, что со мной обращаются относительно аккуратно заслуга исключительно беременного состояния. И возможно “якобы отца”, которым считали Сакса.