– Решительная и… – девушка начала подбирать слова, а я смотрела ей в лицо и видела, как у нее начинают закрываться глаза. – Не каждая сможет снять колесо и развести костер.
– Жить захочешь и не такое сможешь, – я принялась хлестать ее по щекам. – Не спи! Нельзя спать. Это смерть. Слышишь?
– Не буду, – пообещала она дрожащим голосом и вновь зевнула.
Черт! Черт! Черт!
Мысленно ругаясь, я судорожно думала над тем, как еще можно облегчить наше положение.
Катерину нужно было удерживать в сознании, хотя бы разговором. Не давать уснуть любыми путями.
– Ты так и не рассказала своей матери, как выжила в военные годы, пока была одна, – я без предисловий завела явно неприятную для экономки тему. Пусть бодрится.
Мой расчет оказался верным. Кати вздрогнула, и сонливость слетела с лица.
– Я бы не хотела об этом.
– Да какая разница, – напирала я. – Может мы умрем к утру, какой смысл что-то скрывать?
Говорила нарочно пессимистично, хотя умирать, видит бог, не собиралась. У меня еще сотни планов на эту жизнь, чтобы позволить себе сдохнуть так просто и тупо, – замерзнув в поле из-за выбежавшего на дорогу лося.
– Меня поймали люди генерала, – Кати все же выдавила из себя первую фразу. Самую сложную. Потому что главное начать, а дальше откровения начнут литься рекой. – Почти месяц допрашивали, били. Они хотели узнать, где мать и пытали меня. Иглы, ножи… Это очень страшно и больно.
Я нервно сглотнула. Пожалуй, не такое откровение ожидала услышать, но Кати продолжала. Она смотрела куда-то на огонь, не моргая. В ее глазах отражалось пламя горящей покрышки, а губы шевелились, продолжая жуткий рассказ.
– Однажды мне повезло, и один из следователей думал, что я лежу без сознания после очередного допроса. Но я просто притворялась и мне удалось украсть скальпель со стола. Я накинулась на него и…
– Прирезала? – не поверила я. Хотя тринадцатилетняя девчонка, доведенная до отчаяния, могла совершить и не такое.
– Не удалось, но сильно ранила, да и вырваться на свободу не вышло, а на следующий день из изолятора Бюро меня перевели в психушку.
В моей памяти всплыли слова Кранмерда о том, что Катерина больная и лечилась. Выходит, не врал.
– И сколько ты там пробыла? – очень осторожно поинтересовалась я.
– Около двух лет. Предпринимала несколько попыток побега, за что меня “наказывали”.
– Как это понимать?
– Не кормили, обливали холодной водой, запирали одну на несколько дней.
– А когда тебя выписали?
– А меня и не выписывали, – экономка как-то истерично хохотнула. – Авианалет, и больницу разбомбили. Много людей тогда погибло, а многие сбежали. Я в том числе.