«Слишком быстро. Она уже знала, где я. Значит, в комнате наблюдение.»
Холодные зеленые глаза зафиксировались на нем.
— Император требует твоего присутствия.
Несколько долгих секунд он оставался сидеть на месте, любопытствуя, что она предпримет, если он откажется идти. И одновременно задаваясь вопросом, зачем ему это — когда у него уже есть одно бессмысленное сражение, продолжающееся прямо сейчас; еще одно такое же вряд ли было тем, что ему нужно.
Он получал уроки — но оставался вопрос, кому они выгодны?
Понимая, что он пристально смотрит на нее, рыжая немедленно насторожилась и прищурила ярко-зеленые глаза. Люк понаблюдал за ней еще немного — всматриваясь в холодное, осторожное выражение лица своей тюремщицы и силясь понять, что он видел: защитную реакцию или реальную эмоцию. Задавая себе жгучий вопрос: что происходит на самом деле позади того ледяного взгляда.
— Как тебя зовут?
Она ничего не ответила, лишь отвела глаза. Люк наклонил голову и потер виски:
— Отличное имя. Разве что немного короткое.
Со временем она должна будет расслабиться, смягчиться немного. Надави слишком сильно сейчас, и она только отступит дальше.
Кроме того он чувствовал, что у него еще будет время установить отношения с ней, чувствовал, что по каким-то причинам должен наладить их именно с ней. В конце концов, весьма очевидно, что она была главной здесь, неся ответственность за его охрану и безопасность — за то, чтобы держать его внутри. Даже если его усилия ничего не дадут, они отвлекут его от мыслей о дотошных и мелких манипуляциях Императора — а это уже хорошо.
Наконец он встал и свободно прошел вперед; рыжеволосая тут же осторожно отступила — чтобы остаться вне его досягаемости.
— Немного щекочет нервы, да? — беспечно пробормотал он, проходя мимо.
Она склонила голову набок, холодные глаза остались подчеркнуто равнодушными.
Он вновь прошел через большой сводчатый зал, двое охранников следовало за ним, мимо тяжелой, массивной мебели, отвечающей пропорциям комнаты. Шесть имперских гвардейцев стояло в дверях, через которые он вышел, еще шесть — в дверях, в которые он вошел.
В огромный зал, точно такой же, как накануне; тусклые тени, освещенные алым огнем, длинный заставленный едой стол.
И те же желтые глаза, впившиеся в него из-под темного капюшона, то же холодное развлечение, ясно написанное на лице Императора.
Люк ощутил, как поднимается внутри гнев — и снова заставил себя успокоиться силой воли. Хотя он не смог остановить ни напряжения челюстей, ни сужения глаз — что только принесло широкую улыбку на тонкие, бескровные губы старика.