Мужчины так увлеклись своей беседой, что забыли о Босой, а она, решив догнать их чуть позже, скрылась в тёмном углу, где не было ни одной живой души, присела, справила малую нужду, слушая их голоса, которые неторопливо удалялись… Потом вышла и загляделась на заросшую мхом стену, остановилась, задумалась о том, как бы она жила здесь, если бы родилась триста лет назад, и кем была бы, и что должна была делать… и сама не заметила, как тихо запела под нос — о том, как привязали Ганну к высокому дереву… «Красивая песня, — словно соглашаясь, сказала какая-то старая нищенка, что вдруг явилась перед Босой. — Хорошо твои хлопцы поют…»
Босая увидела сморщенное, похожее на кусок замковой стены лицо с неожиданно нежными, умными глазами. И почувствовала её запах — какой-то звериный.
«Никто этой песни уже не знает, — сказала нищенка, обрадованная, что Босая не собирается её прогонять. — А я знаю…»
Босая кивнула. Надо было идти к мужчинам, но почему-то не хотелось. Хотелось слушать эту старуху. Хотелось услышать от неё что-то важное.
«А ещё я знаю, что так оно и было всё, — улыбнулась нищенка во весь щербатый рот. — Так и было. Этот пан её просил, Ганульку ту, просил, а она не дала. Тогда пан и разозлился. Мужики, они очень злые бывают. Сама знаешь. Знаешь же?»
Босая пожала плечами.
«Пан её просил, а она не дала, — продолжала старуха, светя глазами. — И пан тот, который в замке жил, его этот замок был, ага, а она простая девка была, может, и с той самой деревни, что я… Так я и говорю: как это пану не дать? Как так можно?
А она не дала. Три дня ему не давала, никто ноги разжать не мог. Как парализовало её. Так он разозлился, сказал, чтобы её к дереву привязали, и сжёг живую. А потом ту песню написал. Долго плакал.
Хотя мужик был крепкий, сильный. Жаль ему девку было. А с другой стороны…»
Босая слушала и не понимала, что с ней происходит. Будто её саму привязали за ноги, за руки к этому месту — и не отпускали, держали намеренно, чтобы она слушала шамканье старой бабы, которая пришла на руины замка, чтобы стрясти у городских пару тысяч. Она не хотела отсюда уходить, не могла, не верила — и всё равно знала, что старуха нищенка говорит правду.
«Я и говорю: нельзя мужику не давать, — закивала старая. — Особенно если пану. Такая наша бабская доля. И для здоровья женского полезно мужику давать. Вот так. Так ты запомни, что я сказала, иначе ничего с тобой хорошего не произойдёт.
Запомнила? Ну и хорошо, ну и хорошо. Иди к мужу, он тебя уже давно зовёт, разозлиться может. Иди…» И Босая побежала к мужчинам. Муж и правда был немного раздражён и сделал ей выговор за то, что она разговаривает с нищими: чего доброго, украдут кошелёк, а потом ищи их здесь…