Лиза рисовала гуашью, маслом и пастелью. Тело Лизы тоже рисовало — в таких местах, о которых Лиза никому не говорила. Лиза любила рисовать пейзажи и животных и не любила рисовать людей, а тело Лизы рисовало что хотело. Это было очень капризное тело. Очень большое и очень капризное.
Тело просыпалась вместе с Лизой, вместе с ней завтракало, шло в обычную школу, шло в в художественную школу, и беспрестанно мучило её, взразвалку двигаясь туда-сюда и не отставая от неё ни на шаг — до самого вечера, а бывало, и всю ночь, во сне. На самом деле, конечно же, тело Лизы и она сама ходили мало — чаще всего они ездили на троллейбусе. Ведь художественная школа была далеко от их микрорайона, нужно было сесть в один троллейбус, проехать десять остановок по широким неприютным улицам мимо одинаковых домов, а потом выйти и успеть на другой троллейбус, и проехать ещё десять остановок по ровным, как под линейку выписанным проспектам, мимо таких же серых, на одно лицо, девятиэтажек и потом выйти прямо перед зданием художественной школы, в котором раньше был детский сад, оставивший на память о себе запах каши и какашек. Лиза почему-то любила этот запах — может, потому, что он напоминал ей время, когда она и её тело жили вместе и не враждовали.
Лизу не любил никто, кроме мамы и папы. Про Лизу говорили, что она инфантильная и ведёт себя как ребёнок. Лиза была слишком большая, и от её кожи неприятно пахло. «Ты совсем не такая большая, как ты думаешь, просто ты с крупными формами», — сказала мама, когда Лиза однажды решилась заговорить с ней об этом. Мама произнесла это, как показалось Лизе, достаточно равнодушно, и больше Лиза с ней эту тему не обсуждала.
Лизу избегали, и кто знает, что она сделала бы однажды со своим непослушным и неудобным телом, если бы не рисование. Лиза была как девочка-великанша с деревянным ящиком на коленях, полным нормальных людей. Ей нужно было носить их с собой и выносить их взгляды.
До поры всё это можно было как-то терпеть. О теле можно было на минутку забыть — особенно если с головой погрузиться в рисование или купить себе что-нибудь вкусное. Да и тело иногда забывало про Лизу, занятое своими делами. Всё это можно было как-то терпеть, пока в троллейбусах не начала ездить Рука.
Впервые Рука заинтересовалась Лизой в один серый осенний понедельник. Лиза и её Тело ехали в переполненном троллейбусе, и Лиза старательно делала вид, что она не знакома с этим нелепым и уродливым Телом, а Тело, наоборот, всячески подчёркивало, что оно принадлежит Лизе и они закадычные подруги. «У женщин нет кадыка, — шептала про себя Лиза. — Поэтому мы не можем быть закадычными». Тело не слушало и занимало пространство. Много пространства — как казалось Лизе, чуть ли не полтроллейбуса. Тело было плотно вдавлено в человеческое тесто. Тело прикасалось к толстым сумкам, мускулистым рюкзакам, кривым спинам, костлявым плечам и мокрым зонтам. Тело мешало всем.