— Ты только себя не очень жалей! Это вредно — себя жалеть. Ты же сильный, широкоплечий! Вон как дышишь хорошо. Я бы, кажется, полетела, если бы могла так дышать!
Да, до самой разлуки она была требовательна к нему и неласкова с ним.
И вот кончилась зима. В один из теплых весенних дней окно в коридоре распахнули настежь.
Григорий и Туся сидели, как всегда, на своем подоконнике и разговаривали. О чем? Кажется, о кругосветных путешествиях.
Внизу пенился цветущий сад. Не хотелось оборачиваться. За спиной вяло шаркали туфлями ходячие больные. Коридор был очень узкий, заставленный шкафами, каждую половицу пропитал противный больничный запах.
Но из сада пахло весной.
— Ты будешь меня помнить? — неожиданно сказала Туся.
Что она хотела этим сказать? Григорий с удивлением заглянул ей в лицо, но Туся быстро отвернулась.
— А сад? Ты не забудешь его? Смотри: цветы белые и розовые — как вышивка крестиком на голубом шелке!
Григорий посмотрел, но не увидел ничего похожего. Просто стоят себе деревья в цвету, а за ними расстилается море, по весеннему голубое. Такое вот — крестики, вышивка, шелк — могло, конечно, померещиться только девочке.
И тем же ровным голосом, каким она говорила о вышивке, Туся сказала:
— Уезжаю завтра.
— Как?!
— За мной приехала мать.
Григорий сидел оторопев.
От быстрого шепота волосы зашевелились над его ухом.
— Ты мне пиши! И я буду… А на следующее лето приеду сюда опять. Ты будешь уже без костылей, а я стану хорошо дышать!
— Тусечка… — пробормотал Григорий жалобно.
Но не в ее натуре было затягивать прощание. Неожиданно она спрыгнула с подоконника и быстро убежала.