Полковник посылает гонцов во все известные ему племена, с которыми когда-либо скрещивалась тропа белого человека. Явились тысячи, гонимые нуждой и голодом. Сборище назначили в нескольких милях к северу от форта, в месте, называемом Конский Ручей. Полковник поставил армию на низком берегу реки. Мы воздвигли ряды палаток. Летнее солнце жарит все подряд, пропекая холст, – кто может спать в таком даже ночью, тот уже покойник. Река в этом месте славная, небыстрая, перейти ее легко, и полковник собрал правительственных чиновников и торговцев, не упускающих своего шанса, за много миль вокруг и потребовал, чтобы индейцы поставили свои вигвамы там же, на другой стороне реки. Должно быть, три или четыре тысячи остроконечных жилищ высятся там, красуясь расписанными шкурами и флагами. Знаменитые шошоне, высокомерные сиу – и тетоны, и оглала, – арапахо, ассинибойны из самой Канады красуются в полуденный зной во всем своем облачении. Майор знает оглала – это то самое племя, что накормило нас в час испытаний. И вождь с ними тот же, его зовут Поймал-Коня-Первым. И шум, издаваемый всей этой толпой, – сам по себе музыка. Воздвигается особый навес, и офицеры в парадных распашонках рассаживаются под ним на стульях. Наконец в тени темнеют покрытые плащами спины вождей, и красные от солнца лица офицеров как-то мрачно выглядывают из-под полей шляп. Все накрахмалились до смертельной серьезности. Толкают важные речи, инфантерия и кавалерия в седлах почтительно стоят поодаль, а на другом берегу племена рассаживаются в тишине, какая бывает перед бурей, когда земля набирает воздуха в необъятную грудь и задерживает дыхание, и по долине разносится голос полковника. Индейцам предлагают ежегодные выплаты и провизию за то, что они пропустят переселенцев через свои земли. Переводчики делают свое дело. Соглашение достигнуто. У полковника очень довольный вид. Мы все думали, что на равнинах занимается заря нового дня, и были рады видеть, что это и впрямь может случиться. Индейцам не грозит резня, и нам тоже.
Старлинг Карлтон, один солдат из нашего отряда, говорит: полковник так надут, что удивительно, как его не уносит ветром. Но солдаты любят все видеть в черном цвете. Им от этого легчает. Я не буду говорить вам, что обо всем этом сказал сержант, единственный подлинно несчастный человек в тот день.
Одетые в багряницу экстатические холмы, и долгий день мазок за мазком дегенерирует в темноту, и костры расцветают на темной, ни зги, равнине. В прекрасной синей ночи – сплошное хождение в гости, и воины горды и готовы предложить одинокому солдату скво на столько времени, на сколько у него хватит пыла. Мы с Джоном Коулом нашли лощинку подальше от любопытных глаз. И с легким сердцем, подобно человеку, сбросившему с себя заботу, мы стали прогуливаться меж индейских шатров, слушая дыхание спящих младенцев и наблюдая за удивительной породой, которую индейцы называют