Поймал-Коня-Первым показывается нам не сразу. Его парни ждут в дальнем конце глубокой лощины. Склоны поросли лесом – такие крутые, что удивительно, как это деревья там держатся. Темные хвойные рвутся к небу, как неподвижный огонь. Ближе к дну лощины – холодная стайка серебряных берез, как девушки на свадьбе. Сиу, мне кажется, изменились. Наряды больше не украшены перьями, а волосы будто парикмахер подстригал. Одеты они в чрезвычайно странный набор обносков белого человека – сплошные лохмотья. Здесь и там попадаются нагрудные пластины из тонкой стальной проволоки. Эти сиу не помогали нам в войне, и теперь их никто не любит. И все недавние дела тоже не добавили им популярности. Но майор сидит в седле прямо, вглядываясь – словно надеется увидеть дочь где-то рядом. Странная атмосфера окутывает нас – индейцев и солдат. Словно мы в мюзик-холле у мистера Нуна и сейчас начнется представление. Солдаты бегло переглядываются: никому не нравится блестящая обширная коллекция оружия в руках у индейцев. В том числе кинжалы и пистолеты. У этих индейцев какой-то такой вид, словно перед нами толпа бродяг. Никудышников. Их отцы владели всеми здешними землями, когда про нас тут и слыхом не слыхивали. А теперь по этой земле бродят сто тысяч ирландцев, китайцы, сбежавшие от жестоких императоров, и немцы, и голландцы, и уроженцы восточных штатов. Льются потоком, как бескрайнее стадо бизонов. Каждый, кто стоит перед нами, выглядит так, словно ему отвесили оплеуху. И не одну, а много, раз за разом. Темные лица щурятся из-под полей дешевых шляп. Бродяги – вот кто они такие на самом деле. Конченые люди. Так я думаю про себя. Тут из-за соседней рощицы выезжает Поймал-Коня-Первым. Я его уже много лет не видел. На нем военный головной убор с перьями и хорошая одежда. Должно быть, постарался особо ради важного дня. Лицо гордое и строгое, как у Иисуса в иерусалимском храме. Он едет на отличном, красивом коне и даже не старается сдержать его. Сарджон, оказывается, говорит на языке сиу. Он толкает какую-то речь. Майор в это время просто сидит в седле, благодушно и спокойно, словно парад на плацу принимает. Мне виден только его затылок. У него тоже форма почищена и вся как новенькая. Субалтерн как следует закрутил ему поля шляпы. Вероятно, спал на форме майора прошлую ночь, чтобы ее разгладить. Даже когда ряды индейцев слегка вздрагивают, расступаются немного и через этот проем выводят дочь майора, он не шевелится. Это осиное гнездо, и майор не намерен его ворошить.
Сарджон возвращается за Виноной, Старлинг Карлтон выходит вперед вместе с ней, и вот на полоске побитой морозом травы посередине обмен совершается. Поймал-Коня-Первым разворачивает своего жеребца и бьет его голыми пятками по бокам. Он, как солдат Конфедерации, бос. За ним трусит Винона. Индейцы текут прочь во внезапном единстве, словно воздух – толкающий их потоп. Вот Ангел Нил. Ей лет восемь-девять, не больше. Горящий лес и маленькая девочка. Она одета как молодая скво племени сиу. Майор пришпоривает коня и наклоняется к дочери. Хватает ее, как плохо перевязанный сверток, и забрасывает в седло, себе за спину. Все, кто хочет, могут слышать ее рыдания. Мы все как один разворачиваемся и едем назад.