После этого долго не ходил к ней, боялся, как бы не засосало его окончательно.
Так что — было! И шила в мешке не утаишь, прознала об этих похождениях Мария, стала упрекать, а он как-то легко отнесся к этому — и не отрицал и не признавался в своем грехе. На упреки жены отшучивался: «Ну, а хоть бы и оскоромился! Что я, слиняю? Ну-ну, успокойся, то я так, шучу!..»
А ведь было далеко не в шутку, но в последнее время все это как бы даже прекратилось — стало не до любовных утех. Встретил ее как-то случайно — а может, и не случайно, может, она нарочно искала с ним встречи, — кинулась к нему:
— Тоша, ну где же ты пропал?
Он оторопел, оглянулся по сторонам, глянул на нее строго:
— Ты что, сдурела: а вдруг знакомые рядом?
— А мне все равно, я больше не могу, — страдальчески произнесла она.
— Перестань. Возьми себя в руки, — резко оборвал ее Платон.
— Не могу, соскучилась. — Она смотрела на него большими влажными глазами, играла умоляюще бровями, нежные губки ее призывно подергивались. Эмма достала из сумочки платочек, промокнула осторожненько глаза, поморгала длинными ресницами, улыбнулась: — Не буду. Ты ведь не любишь, когда я плачу… Когда придешь, Платоша?..
— Не знаю. Наверное… — хотел сказать «никогда», но сдержался, не посмел обидеть — такая она искренняя и беззащитная. — Вот так занят, — он провел ребром ладони по горлу. — Работы невпроворот. Прости, но… Война идет.
— Так и что? Вся жизнь теперь должна прекратиться? А, Платоша? — она заглядывала преданно в его глаза.
— Не знаю. Наверное, нет, но… Но я не могу… Я даже дома не бываю, — говорил он отрывисто.
— Ну, вот и зашел бы, отдохнул бы?
— Извини, Эмма, не могу, некогда. — И он торопливо стал отступать от нее. — Извини… Может, как-нибудь вырвусь… Но вряд ли… Не могу…
И они расстались. Давно расстались, больше месяца уже, наверное, прошло…
— Не было, — повторил он решительно и посмотрел в упор на жену. — Ничего не было. Да и не до этого мне сейчас.
— Разве что… А почему домой не приходишь?
— Некогда.
— Но ты же спишь где-то?
— На диване у себя в кабинете.
— Как беспризорник… Тут идти-то всего полчаса. Что ты выгадываешь?
Потупился Платон виновато:
— Да выгода-то, верно, не велика… Но поздно кончаю, глубокой ночью уже, устанешь, как собака, — шагу лишнего не сделать. Ладно. Ты права… Приду, сегодня обязательно приду. Только ты успокойся и о разных глупостях не думай: не до того мне сейчас. — Он открыл дверь, крикнул дочери: — Клара!
На зов прибежала пухленькая, розовощекая девчушка с ручкой в руке и с чернильным пятном на лбу.
— Клара… Уроки делаешь? Молодец. Но и за мамой присматривай, помогай ей, ты ведь уже большая. — Он оглянулся на жену. — Мать наша совсем расклеилась. Я буду звонить. Побегу.