Я направилась к ним. Пламя исчезло, обугленный капюшон дымился у него под руками. Он стоял на коленях, тяжело дыша и дрожа.
— Отойди, — прошипел Аркус.
— Я сожалею, — прошептала я. — Прости, прости. Я не целилась…
— Нет, — сказал он, снимая, то что осталось от дымящегося капюшона и бросая на землю. — Ты не прицеливалась, не так ли? Даже после всех ваших уроков контроля, ты все ещё дикая.
Его голос дрожал от боли. Мой гнев и тепло ушли, а на их место пришло сожаление.
— Это несправедливо, — сказала я, с мольбой в голосе. — Ты нарочно подгонял меня. И я не думала, что смогу причинить тебе боль. У тебя есть твой холод и лед, чтобы защитить себя.
Он медленно встал и обернулся. Его лицо было раскрыто.
О, его лицо.
Я невольно сделала шаг назад.
— Неужели я выгляжу так, будто я неуязвим? — сказал он, произнося каждое слово резко и точно. — Разве я выгляжу так, будто мне не может быть больно?
Я покачала головой. Моя кожа стала холодной от шока.
— Как ты думаешь, выглядят солдаты? — спросил он. — Те, которых ты обожгла?
Мой рот открылся, но не было слов.
— При всех твоих разговорах об исцелении, — сказал он, безжалостно произнося каждое слово, — ты самый опасный человек из всех, которых я когда-либо встречал. Если бы я не нуждался в тебе так сильно, то дал бы тебе умереть в той тюрьме.
Его глаза впились в меня с холодной ненавистью. Я отшатнулась назад.
Не сказав больше ни слова, он повернулся и направился к аббатству, оставив меня с тошнотворным чувством боли, раскаяния и угрызениями совести.
Я ворочалась той ночью. Всякий раз, когда закрывала глаза, я видела лицо Аркуса, когда он снимал капюшон: смесь полной боли и кипящей ненависти.
Теперь я знала, почему он всегда носил капюшон. Его лицо было сильно обожжено. Его ухо и щека с правой стороны были изуродованы, кожа приобрела неровную форму, как воск, который растаял и застыл. Ожог бежал прямо в его волосы, которые слегка побелели вокруг него. Шрам, рассекавший губу, был изогнут налево. Ни одной части его лица не удалось полностью избежать повреждений.
Внезапно я почувствовала смысл, его угроз, когда мы впервые встретились, его нерешительность, когда он попытался войти в горящее аббатство. Он был в ужасе ото огня, и не зря.
И я обожгла его.
Да, его слова были суровыми, но он просто пытался заставить меня дать волю себя и раскрыть мои способности. Это была моя собственная слабость, которая вызвала у меня ярость, мою неспособность сопротивляться ему или другим Ледокровным, которые истребляют мой народ на равнинах. И я сорвалась. Я обожгла его там, где он уже был ранен.