Таким образом, мы видим, что большая часть министерских кресел отдана дворянам из незначительных родов — в то время любой из пэров является представителем влиятельных и важных семей и может занять министерское кресло в удобный ему момент (при согласии короля и прочих пэров), как сделал это Раймонд Айтверн, став королевским констеблем.
Подобная шаткая, основанная больше на произволе и личных интересах, нежели на логике закона система не могла не вызвать недовольства — и она его вызывала, прежде всего со стороны усиливающегося третьего сословия, представленного в городах и в их магистратах. Все чаще начинались разговоры о необходимости созыва парламента по образцу древних законов — и отделения кабинета министров в самостоятельный орган.
Пока эти разговоры игнорировались верховной властью — однако уже они приоткрывали саму суть сложившегося в государстве порядка, при котором судьба Иберлена фактически отдавалась на откуп связанным родственными узами кланам, управлявшим страной как собственным земельным владением. По мере того, как в общество росло число образованных людей, росло и недовольство этим порядком — все сильнее вырисовывалась его архаичность, наследственность к самым древним, родовым формам контроля собственностью, неприемлемым для той стремительно вступающей в новый век страны, которой стал уже Иберлен. Одновременно косная система ступенчатого феодализма раздражала и сторонников королевской династии, считающих необходимым переход к абсолютизации государства. В конечном счете к такой позиции склонились герцоги Эрдер и граф Гальс — что и позволило Гледерику Кардану обратить их на свою сторону.
Временный порядок правления, созданный в Иберлене как реакция на катастрофу Войны Пламени, как необходимость добиться компромисса между растащившими страну по кирпичику в условиях хаоса и распада цивилизации военными лидерами, превратился на шесть веков в порядок постоянный, обусловленный интересами поместных кланов, связанных брачными узами и торговыми преференциями. Закоснев, этот порядок обязан был рухнуть, обернуться войной, где жажда власти будет выше любого стремления к соблюдению законности.
В какой-то момент так и случилось.