— Вот оно, — прошептал Бьерн. — Это то, ради чего мы здесь собрались. Безумие.
Я аккуратно наклонился и натянул штаны. Разорванная рубашка болталась на теле, как половая тряпка. Я чувствовал боль в шее от укусов Кристины. Между ног до сих пор пульсировала кровь. Проведя руками по волосам, я зачесал их назад, понимая, что никто даже не двигается. Все ждут. Но чего? Неужели может произойти что-то еще более невообразимое, чем было до этого?
— Бьерн?
— Тсс…
Из динамиков со всех сторон помещения прозвучал писк микрофона. Он начал фонить так неожиданно и громко, что я невольно прикрыл уши руками. Постепенно раздражающий звук стих, и я услышал низкий, пронзающий до самых глубоких закоулков души, женский голос.
— Из сей бесплодной пустыни стали и камня я возвышаюсь, дабы смогли вы услышать меня, мои подданные. Востоку и западу я подаю знак. Северу и югу я дам знать! Смерть тем, кто противится самого себя и идет на поводу у гнилой изысканности большинства!
Мне не нужно было видеть эту женщину. Я уже понимал, что она не такая как все остальные. Глядя на деревянную сцену, слушая ее речь, по всему телу пробежали мурашки, а лицо покрылось холодным потом.
— Смерть посланникам света, что втайне от своего чистого нутра, мечтают вкусить запретный плод. Ни одна седая ложь не станет правдой для их сердец, ни одна удушливая догма не превратится в перо освобождения!
Из глубинной темноты за сценой, появилась пара мужчин, настолько худых, что их ребра проглядывали сквозь тонкий покров кожи, испещренный уродливыми шрамами. Редкие длинные волосы свисали с опущенных голов. Мутные впавшие глаза блестели безразличием. Впалые животы, тонкие ноги и руки, в оборванном сером тряпье! Они напоминали пленников, сосланных на каторгу.
Мужчины сделали несколько шагов вперед, покинув темноту, и я увидел, что к их шеям привязаны цепи. Они звенели по полу, теряясь во мраке за спинами. Эти двое с трудом продвигались вперед. Нечто скрывающееся во мраке за их плечами, заставляло напрягать каждый мускул, чтобы под тяжестью металлических колец вытащить это наружу.
— Слишком долго правое и неправое, добро и зло были извращены лжепророками! Мы должны высвободить душу и позволить художнику, что спрятан глубоко в сердце, писать, не боясь пламени со стороны окружающих нас червей, именуемых правильными людьми.
Все мы стали заложниками представления. Постепенно толпа начала подходить ближе, и я поплелся следом. Тишина, шаги десятков людей, звон цепей и треск дерева, вот что слышал я, приближаясь к сцене.
Посмотрев на двух рабов, пытающихся вытянуть что-то очень тяжелое из темноты, я поймал себя на мысли, что не могу выкинуть этот женский голос из головы. Он буквально взял меня за легкие и контролировал поток воздуха.