— Не беспокойся, малый, это быстро и не больно.
Теплые глаза, полные сочувствия. Но это не помогало бедному малому, которого должны были в девять повесить. Что ты об этом знаешь, Джеффри? Я читал об этом. Это были другие люди, Джеффри. И половина ублюдского населения говорила: весьма полезная штука. А по отношению к преступнику никакого сочувствия. Заслуживает то, что получает.
Это все относилось к людям, которые убивали полицейских или насиловали детей. Но это совсем не касается несчастного Джеффри Харрисона.
— Ты спал?
— Немножко.
Джанкарло сказал просто:
— На земле было очень холодно.
— Я спал очень хорошо. Снов не видел.
Джанкарло вглядывался в него, в его лицо, медленно проступавшее в прибывающем свете.
— Это хорошо.
— Хочешь поесть?
Он готов был дать себе пинка за эти слова, готов был плюнуть на себя.
— Нет, я не собираюсь есть... не сейчас... позже, позже я поем.
Одного содержать дешевле. Содержать семью из одного человека — более выгодно. Глупый человек, Джеффри. Должен был захватить с собой калькулятор, тот, который был у тебя в офисе на столе, которым ты пользовался, чтобы производить все арифметические действия ICH, и тогда бы ты понял, что мальчик купил еду только на одного и сколько лир он таким образом сэкономил. Только для одного, потому что останется только один рот. Он снял тебя с довольствия, Джеффри, потому что тебя уже больше не будет беспокоить вопрос о пище и о боли в кишках.
Голос Джеффри Харрисона взлетел до крещендо, поднялся высоко к веткам деревьев и спугнул дроздов.
— Не причиняй мне зла, Джанкарло, пожалуйста, пожалуйста, не делай мне зла...
Ответом ему был отдаленный, но яростный собачий лай откуда–то издалека, из–за деревьев. И тут же он услышал, похожий на барабанную дробь, топот бегущих ног и хруст раздвигаемых и ломаемых ветвей. Лавина, которая катилась и приближалась со всех сторон. При звуке собачьего лая Джанкарло согнулся пополам и опустился на корточки. Затем бросился к Харрисону, рванул его к себе, насколько позволяла длина шнура и ринулся в зазор, образовавшийся между его пленником и навесом из корней дерева, нависших над ямой. Ему не хватало дыхания, он задыхался, извивался, чтобы оказаться как можно ниже, при этом прижимал пистолет к затылку Харрисона.
— Если сейчас закричишь, ты мертвец.
С пистолетом, упирающимся в его шею, Харрисон был вынужден играть уже знакомую ему роль.
— Беги ты, маленький дурак, беги.
Он чувствовал волну ужаса, исходившую от юноши, проникавшую сквозь их одежду, они прижимались друг к другу, тело к телу, ощущал тепло плоты сквозь дрожащие и пульсирующие кровеносные сосуды.