Один из тех, кто вел допрос, развалясь, сидел напротив нее. Второй находился сзади, держа на коленях папку с ее делом и блокнот для записей. На столе не было никаких бумаг, что свидетельствовало, что задающий вопросы знает о ней все необходимое и ему не нужны никакие документы. Это тоже элемент воздействия во время допроса.
— Тебя накормили, Тантардини? — обычным голосом, безо всякой затаенной злости спросил первый.
Веллоси услышал, как она фыркнула с насмешкой. Это выдало ее скрытое напряжение.
— У тебя есть какие–нибудь претензии к пище?
Она не ответила.
— Тебя не обижали?
Веллоси увидел, как дернулись ее плечи. Мол, неважно, это не имеет никакого значения. Здесь у этой женщины не было аудитории, в зале суда она вела бы себя совсем по-другому.
— С тобой ведь хорошо обращались, никаких нарушений твоих конституционных прав не было? Не так ли, Тантардини? — Он посмеивался над ней, забавляясь этим, и вместе с тем соблюдая протокол.
Снова лишь пожатие плеч.
— Это не то, что ты ожидала? Я прав?
Она не ответила.
— Но мы используем разные подходы к таким, как вы.
Она отвернулась от него, рассчитывая сорвать с его лица эту маску самодовольства и благодушия.
— Если вы не причинили мне никакого вреда, то только потому, что боитесь. В таких лакеях, как вы, нет сострадания. Свиньям незнакомо чувство доброты. Вы подчиняетесь только страху. Страх руководит вами. Общество, которому вы служите, не может вас защитить. Если вы только коснетесь меня, хоть пальцем, хоть ногтем, вам конец. Поэтому вы и кормите меня. Поэтому и не прикасаетесь ко мне.
— Мы никого не боимся, Тантардини. По крайней мере, не таких сосунков. Возможно, мы осторожны, не более того, поэтому с такой заботой обращаемся с тобой. Наповцы не заслуживают какого–то особого отношения, это наша обычная работа.
— Вы так усердно гоняетесь за нами... Если мы такие безобидные, зачем вы тратите на нас столько времени.
Полицейский улыбался, еще не вступая в схватку, не вцепившись в нее как следует. Потом он наклонился вперед, и усмешка сошла с его лица.
— Когда закончится твой двадцатипятилетний срок, сколько тебе будет, Тантардини?
Веллоси увидел, как напряглась ее шея, ярко вспыхнула кожа.
— В вашем деле есть все сведения обо мне, сами посчитайте, — ответила она.
— Ты будешь уже старухой, Тантардини. Поблекшей, ссохшейся, тощей. Подрастут молодые, они займут твое место в обществе, они никогда даже не услышат о какой–то Тантардини. Ты будешь казаться им динозавром. Древним существом, вымершей породой.
Наверно, это задело ее, он нащупал верную линию. Веллоси сидел, не выдавая себя, сдерживая дыхание, довольный, что она не подозревает о его присутствии. Франка молчала.