Алина зло усмехнулась:
— Видела я сегодня, как мой классный руководитель с учеником целуется, теперь как-то не воспринимаю.
Истомина жалко улыбнулась; подошла к Алине.
— Так это ты была? Ты подсматривала? И что? Будешь меня шантажировать? Расскажешь папе, если я не… Что? Не поставлю пятерку в году? Не подделаю результаты ЕГЭ? Что тебе от меня надо, Алина?
Алина встала. Ее лицо изменилось; теперь оно выражало только одно чувство — ненависть.
— Чтобы ты, тупая провинциальная телка, больше к нему и на метр не приближалась, — раздельно произнесла она. — Вот что мне от тебя надо!
Лицо Истоминой вспыхнуло:
— Ты не смеешь! Даже если что-то было… Ты не смеешь так со мной! Пошла вон!
Но почему Алина Русанова должна была ее слушать? Никаких барьеров, разделяющих учителя и ученика, между ними больше не существовало, и возраст в счет не шел. Тут было одно голое соперничество; все решала сила.
— Легко, — Алина вновь усмехнулась. — Если пообещаешь отстать от него.
Но Истомина не собиралась с ней торговаться; это было унизительно.
— Русанова! — воскликнула она. — Если ты немедленно не…
Она не договорила — Русанова вдруг резко толкнула учительницу, так что та упала и покатилась по ступенькам. А Алина перешагнула через стонущую учительницу и направилась к выходу.
Валентина Леонидовна выскочила на площадку. Но не успела ничего сказать, как Анастасия Николаевна первая обратилась к ней:
— Валентина Леонидовна! Я вас умоляю!
— «Скорую»? — догадалась уборщица. — Сейчас вызову!
— Нет! Умоляю: никому ни слова! Умоляю: никому!
Вот что видела Валентина Леонидовна в тот день…
— Не знаю, к кому ее Алинка ревновала, — рассказывала она Крюкову. — Пацаны-то у них в классе все симпатичные. Да ведь все равно дети! Не могла Настя… Не верю. Алинка чего-то придумала.
— И после этого у директора начался конфликт с Истоминой? — уточнил капитан.
— Ага. Наутро прямо вызвал и так кричал, так кричал…
— И в гардеробе слышно было?
— Зачем? Я при этом была.
— Ах, вот что! Так это вы директору рассказали?
— А кто ж? Сам говоришь: если чего знаешь, то в себе удержать тяжело, рассказать охота. А тут сам бог велел.
Помолчала и добавила — пожаловалась:
— Настя со мной после того не разговаривала. Так и умерла в обиде…
И она заплакала.
…Барковский чистил зубы, когда в ванную заглянула Шорина и сообщила:
— Миш, там мужик какой-то к тебе пришел. Мне пора за своими бежать, а он стоит под дверью и не уходит.
— Что за мужик?
— Не знаю. Злой как черт. Может, полицию вызвать? Или… отцу позвонить?
— С ума сошла? — сказал Барковский. — Ты еще в Кремль позвони. Я сейчас.