Она влетела в комнату запыхавшись и воскликнула:
– Тоник, включай телевизор!
Антон положил на пол желтый словарь Дуден, который нехотя листал, лежа на кровати, и взял пульт; в их маленькой общежитской комнате все было под рукой.
– Хорошо смотришься, – заметил он, глядя, как на экране его жена берет интервью у художника, у которого на гладко выбритой татуированной голове торчат красные рожки из оставленных для этого волос. – Получше, чем этот хмырь, во всяком случае.
Нэла засмеялась такому комплименту, Антон схватил ее под мышки, усадил к себе на живот и щекотал, мешая смотреть, а как только ее репортаж закончился, вообще выключил телевизор и стал стаскивать с нее джинсы и свитер одновременно.
– Антон, ну подожди! – Она смеялась и выворачивалась из его рук. – Ты все порвешь же!..
Болты на ливайсах порвать было невозможно, да это их обоих и не слишком волновало. По свитеру, правда, побежала дорожка спустившейся петли, но в ту минуту, когда Нэла судорожно стиснула своего мужа коленями и, забившись, ткнулась лбом в его ходящее ходуном плечо, это не имело вообще никакого значения.
– Понравилось тебе? – спросила она, уже лежа рядом с ним.
– А ты не поняла, что ли? – Он подвинул руку, и Нэлин затылок оказался точно в сгибе его локтя. – По-моему, я так орал, что даже Дагмар с Уте поняли, что мне понравилось.
Дагмар и Уте учились на медицинском факультете и жили в соседней комнате.
– Да я не о том! – засмеялась Нэла. – Репортаж мой понравился тебе?
– А!.. Ну да, репортаж тоже понравился. Ты красивая, аж зубы сводит. У краснорогого точно сводило, и не только зубы, видела?
– Не видела, – фыркнула Нэла. – Я даже не помню, о чем его спрашивала. Волновалась ужасно, я же первый раз в кадре была.
– Все нормально, – заверил он. – Есть будешь? Я у Селима тушеную баранину купил. С помидорами.
Селим держал лавку в Бад-Годесберге рядом с мастерской, где работал Антон, и тот часто покупал у него готовую еду по дороге с работы.
– Потом, – отказалась Нэла. – Просто так полежим немного, ладно?
– Ладно.
Ей хотелось подробнее выспросить его впечатлеия о репортаже, но казалось неловким это делать – будто требовать, чтобы ее хвалили, – а сам он ничего не говорил и, пожалуй, вообще забыл уже о каком-то там репортаже. Антон не интересовался тем, что она делала вне их совместной жизни, это было ей непонятно и сначала коробило, но потом она привыкла. Его жизнь от рождения была другая, чем ее, изменить это было уже невозможно, а значит, следовало смириться с теми представлениями о мире, которые той его жизнью были в него вложены, и надеяться, что дальше все представления будут у них складываться совместно.