Такси приехало, Константин Иванович вышел, Нэла убрала со стола, вытряхнула пепельницу, поставила в посудомойку тарелки и бокалы… Вернулся Антон, провожавший дядьку до машины.
– Я постелила, – сказала она.
– Посижу еще, – буркнул он. – Сама ложись.
Он был сердит, почему, не говорил, но не трудно было догадаться, что визит родственника и ему тоже не доставил удовольствия.
Когда через час или два Нэла, проснувшись и увидев, что она в постели одна, пришла в кухню, Антон спал, уронив голову на стол, щекой в тарелке с колбасой. Она не смогла ни разбудить его, ни уговорить перейти в кровать.
Нэла так этому удивилась, что даже не расстроилась. Никогда она не видела мужа настолько пьяным, хотя напиться до положения риз не считалось в Германии зазорным. Во время карнавала пьян был, кажется, весь Кёльн, а бесчисленные туристы и приезжали-то на этот карнавал, на Нэлин взгляд, именно ради безудержного пьянства на бушующих опасным весельем улицах.
На следующий день – была суббота, выходной – Антон бродил по квартире мрачный, но Нэла отнесла это за счет головной боли. К вечеру он сходил за пивом и уселся в кухне похмеляться.
– Что с тобой? – спросила она, увидев это.
Неприятная тревога охватила ее, и никак невозможно было связывать это с пустыми пивными бутылками на столе. Впрочем, его мутный взгляд был ей неприятен тоже.
– А что со мной? – Он усмехнулся. Усмешка переменила его лицо незнакомым и нерадостным образом. – Живу, хлеб жую.
Надкусанный ломоть черного хлеба с орехами и тыквенными семечками – сортов выпечки в Германии были сотни, Антон любил пробовать разные – лежал перед ним на столе. Он щелкнул по нему ногтем, и, скользнув по столешнице, хлеб упал на пол.
– Ну что ты делаешь? – укоризненно сказала Нэла, поднимая хлеб.
– Вот давай ты воспитывать меня не будешь!
Он произнес это так грубо, будто она сказала ему что-то оскорбительное. Это удивило ее так же, как то, что вчера он уснул щекой в тарелке. Нэла не рассердилась, потому что растерялась. Что-то с ним происходило, но что, было ей непонятно.
– Тебя дядя чем-то расстроил? – осторожно поинтересовалась она.
– А если и так? Что ты сделаешь?
– Может, ничего. – Она села перед ним на стул и положила руку поверх его руки, лежащей на столе. – Но все-таки будет лучше, если ты мне скажешь, в чем дело.
– «Все-таки будет лучше»! – Антон передразнил ее интонацию и убрал руку. – Говоришь, как чужая.
– Почему чужая? – обиделась Нэла.
Наверное, он заметил ее обиду – тон его наконец переменился.
– Тошно мне, Нэлка, – сказал он.
– Не пей больше.
– При чем здесь выпивка! На душе тоска.