К вечеру он зашел в помещение древесной сушилки. В той ее части, которая уже освободилась от бревен – очень они были качественные, из отличной вологодской сосны, Леонид прямо руки потирал, представляя, какой из них получится дом, – был временно, до постройки отдельного здания, размещен продовольственный магазин. Жильцы поселка работали в нем по очереди, как и на всех других участках общественного благоустройства, но занятие для себя можно было выбирать, и Леонид предпочел раскорчевку поля. Ну а профессор Толковников сегодня дежурил в магазине, что неудивительно: земляные работы в его возрасте и с его корпулентностью были бы затруднительны.
Ольга Алексеевна протянула Толковникову корзину, он ссыпал в нее с чаши весов сначала картошку, а затем морковь, и, сказав на прощанье, чтобы непременно заходили в гости, она ушла.
– Все, закрываем торговлю! – объявил Толковников. – Вы теперь в город, Леонид Федорович? Можем поехать вместе, если не возражаете. Мне надо знакомую навестить, она хворает.
Леонид, разумеется, не возражал.
Вышли наружу, Толковников запер сушилку, подергал для верности большой навесной замок, крепко ли держится, и они неторопливо двинулись к Песчаной улице.
– Ольга Алексеевна случайно не скульптор? – спросил Леонид. – Кисть у нее очень крепкая.
Толковников засмеялся мелким рассыпающимся смехом.
– В молодости я тоже был склонен помещать людей исключительно в свою сферу деятельности.
– Не так уж я молод, – пожал плечами Леонид. – Мне двадцать восемь лет.
– Не путайте с юностью, – заметил Толковников. – Из нее вы, разумеется, вышли, а молодость длится дольше. Но тоже проходит, впрочем. А Ольга Алексеевна хирург, фамилия ее Морозова. В Первой Градской работает. Конечно, не дай бог, как прежде говорилось, но имейте в виду. У нас здесь вообще такой профессиональный состав жителей подбирается, что хоть в автономное плаванье уходи. И неплохо бы, – добавил он.
Извозчики на этой дальней московской окраине были редки, разве что у ресторана «Стрельня» они стояли во множестве, но зато до самой Тверской ходил отсюда трамвай. В этом смысле жизнь в будущем поселке тоже казалась Леониду привлекательной: и не в городской суете, и не на отшибе, и до бюро удобно будет добираться. Хотя, конечно, езду в битком набитом трамвае особенным удобством не назовешь, но тут уж выбирать не из чего.
Перед трамвайной остановкой попалась глубокая лужа, и Леонид вымыл в ней сапоги. Настоящих болотных у него не было, но эти, юфтевые, и прочны были, и выглядели почти щегольски, то есть подходили и для земляных работ, и для того чтобы ходить в них по городу.