– То и другое. Она не была цыганкой, и она умерла.
– Давно?
– Восемь лет назад.
– От чего?
– Убили.
– Как?
Леонид осекся, задав этот вопрос: отвечать наверняка мучительно для нее.
– Ах, да как могли убить в восемнадцатом году? – Донка обожгла его взглядом и поморщилась. – Очень просто. Поехала в деревню, одежду менять на продукты, тогда все ездили. У нее было разрешение, чтобы менять, но патруль сказал, что будто бы она не предъявила этой бумаги и спекулянтка. Вывели из поезда и застрелили. Мешок муки забрали. Ну? – зло бросила она. – Что вас еще интересует?
– Я не из пустого любопытства. – Леонид постарался, чтобы голос прозвучал ровно, и это ему удалось. – Мне необходимо понимать ваше положение, иначе я ничего не смогу предпринять.
– Что же вы собираетесь предпринять для изменения моего положения? – усмехнулась Донка. – Не говорите ерунды, Леонид Федорович. Давайте вообще не будем об этом говорить. – Она тряхнула головой, русые волосы рассыпались по плечам и хотя не сделались такими яркими, как в первую встречу, все же блеснули в свете лампочки. – У вас действительно тепло. Я согрелась, благодарю.
– За что же?
Леонид улыбнулся, но, кажется, кривовато.
– После бардо особенно ценишь простые вещи. Месяца цыганской жизни для этого достаточно, – ответила Донка.
Он хотел спросить, как она оказалась в цыганском бардо, однако подумал, что ей покажутся назойливыми такие расспросы.
С улицы послышался рокот мотора. Что машина подъехала именно к его дому, Леонид понял, только когда мотор затих прямо под окнами. Он совершенно забыл о мебели, которую должны были доставить, ему даже странным показалось, что могли его интересовать такие пустяки, как мебель.
От гула мотора и особенно от того, что машина остановилась возле дома, Донка дернулась, будто хотела бежать, а потом вжалась в стену, как перед расстрелом.
– Хозяин, открывай! – послышался за дверью хриплый голос.
– Это мебель, – поспешно объяснил Леонид. – Я заказал… грузчики… Это не займет много времени! – воскликнул он.
Ему вдруг показалось, что она сейчас в самом деле убежит. К чему ей вся эта суета, грубые эти голоса, и топот ног, и сквозняк, и обрывистые слова, которыми перебрасываются грузчики…
Но она не убегала, а так и стояла, прижавшись к стене, пока мимо нее проносили наверх, в кабинет и в спальню, разобранные письменный стол, платяной шкаф и кровать, пока дрожал потолок от того, что на втором этаже все это собирали, то и дело что-нибудь роняя.
Указывая рабочим, где должна стоять мебель – для этого ему пришлось подняться наверх, – Леонид чувствовал, что сердце у него колотится от тревоги. Вдруг, пока его нет рядом, Донка неслышно выскользнет из дома и исчезнет в промозглой октябрьской тьме, навсегда теперь исчезнет?