— А стать почитать, стать сказывать! А и городы все, пригородья все, малую деревню — и ту помянуть! А во Нижнем во славном Нове-городе, там в бубны звонят, в горшки благовестят, да помелами кадят, мотовилами крестят, стих по стиху на дровнях волокут!
— Срамное где?! — возмутился кто-то молодым баском.
— А во городе Руде нашла девушка муде!..
— Ого!!! — Слушатели перебили скомороха дружным и счастливым хохотом.
Томила, не смущаясь, поиграл со струнами, пока хохот не притих, и продолжал безмятежно:
— Нашла девушка муде, притачала их к…
Он поднял глаза на слушателей, как бы спрашивая — ну так куда же? И они ответили стремительно, дружно да складно, что вызвало новый хохот.
Скоморох пропел то, что получилось, и завершил потешку:
— Оглянулася назад — хорошо ли висят?!
— Еще! Еще давай!
— А любил я кобылу, коневу жену, она лучше, кобыла, поповой жены! Она денег не просит, в глаза не глядит, ах, в глаза не глядит, целовать не велит!
— Ох!.. — Молодцам уже и смеяться было нечем, но Третьяк только входил во вкус, и прибаутки одна за другую цеплялись, знал же он их превеликое множество.
— А любил я поповну под лестницею, а за то меня кормила яичницею! А любил самое попадью под мостом, а за то меня кормила хво-рос-том!
Он пустил громкий струнный перебор — и замер с поднятой над гуслями рукой:
— Потешил? Выметайтесь!
— Каждому свое спеть надобно, — объяснил он потом Даниле, уже отдав Лучке гусли и пробуя пальцем веревку на накрах. — Вон молодцы — жеребцы стоялые, им такого спеть, чтобы ржали. А то, бывает, вдовая купчиха или даже боярыня тихомолком веселых позовет. Ей другое, чтобы с девками да с комнатными бабами посмеялась да разожглась…
Он тихонько запел:
— А матушка дочери говаривала, говаривала да наказывала: а капуста в масле — не ества ли то, молодица в шапке — не девка ли то, а веселый молодец — не утеха ли то? А и ела чеснок — отрыгается, целовала молодца — то забыть нельзя!..
Томила резко оборвал припевку и вздохнул, что для скомороха было уж вовсе неожиданно. Вспомнилось, видать, унылое… Но стыдным показалось скомороху тосковать у всех на виду, он выхватил у Лучки гусли и рванул струны самым разудалым образом:
— Во хорошем, во зеленом садочке гуляла душа красна девица!..
Он повторил эти слова и продолжал песню с каким-то скрытым, потаенным удальством:
— Гуляла душа красна девица, увидал удалой добрый молодец. Не моя ли то жемчужинка катается, не моя ли то алмазная катается? А уж я бы ту жемчужинку проалмазил, посадил на золотой свой спеченик…
Данила удивился незнакомому словцу — что бы такое у молодца могло быть золотым?