— А Юрашка где же?
— Не придет Юрашка, — отвечала хмурая, как осенняя туча, девка. — Налей еще.
— Да когда ж ты столько пила?
— Никогда. Потому и пью.
После второй чары Настасья встала.
— К Феклице ночевать пойду, — сказала она. — А ты куманьку моему на полу постели. Да покорми его, сделай милость.
С тем и вышла.
— Что стряслось-то? — приступила к Данилке с расспросами Авдотьица, но он молча смотрел вслед Настасье.
Впервые парень встретил в девке такую норовистую стойкость и недоумевал отчаянно.
Данилка открыл было рот, да мысль в голове объявилась.
Коли Настасья не сказала Авдотьице, что Юрашка убит, — стало, и ему незачем…
И он отвел глаза, понятия не имея, что же в таком случае полагается врать.
Авдотьица, которую Бог силушкой не обидел, подошла к нему вплотную.
— А ну, в глаза гляди! — потребовала она, беря его за плечи с такой силищей, что иной конюх бы позавидовал. — Жив Юрашка-то?
Данилка мало имел дела с бабами и никогда не сталкивался с их внезапной прозорливостью. То есть бывает баба — дура дурой, а вдруг такое брякнет — словно сквозь стенку на другом конце Москву увидеть умудрилась…
— Нет, — буркнул он, краснея до ушей. Такое с ним хоть редко, но все еще случалось.
И тут выяснилось, что суровая Авдотьица все же обыкновенная баба, и объявила она про Юрашку примерно таким же образом, каким слепая курица зерно находит…
Отступив и в растерянности сев на лавку, она глядела на Данилку с ужасом.
— Это что же, родненькие мои?.. И Юрашка?.. А она?.. Настасьица?..
И тут дошло-таки до Данилки, чему он был свидетелем.
— А что Настасьица? — сказал он так строго, как, по его мнению, должен разговаривать взрослый мужик с перепуганной девкой. — Она за него…
Данилкин голос сбился, видно, рано ему было во взрослые мужики лезть.
— …двоих положила… — почему-то шепотом закончил он.
Молчали они долго. Данилка смотрел в пол, потому и не видел, что по широкому лицу Авдотьицы катятся крупные, как горошины, иных у нее и быть не могло, слезы.
И все же первой собралась с силами именно Авдотьица.
— Есть будешь? — спросила она.
— Давай…
Она, стараясь не подымать шума, принялась доставать из печи припрятанную с тем, чтобы к утру сохранила тепло, еду. Первой попалась миска оладьев.
Выставив ее всю Данилке, шлепнув сверху большую ложку липового меда, Авдотьица пошла к образам, которые висели в красном углу, задернутые от пыли и суеты зеленой занавесочкой.
О чем она там молилась, глядя на темные лики, Данилка не слышал.
После того, что ему довелось увидеть, он ощутил страшный голод. Он еще не знал, как хочется есть сильному человеку после сильной встряски, и сам себе подивился, когда, шаря в глубине миски, выяснил, что она уже пуста.