— Мешок! — крикнула Настасья Данилке, хватая поводья и занося ногу.
Данилка в два прыжка оказался возле остолбеневшей бабы и выхватил у нее из руки небольшой мешок.
Настасья уже сидела на облучке и, шлепая кобылку вожжами по крупу, посылала ее вперед.
— Падай сюда!
Усаживаться и укладываться было некогда. Повинуясь приказу, Данилка рухнул, как сумел в подъехавшие сани, и тут же они помчались прочь из переулка.
— Караул! — услышали Настасья с Данилкой тонкий вопль вслед.
— Вот дура! — крикнула, не оборачиваясь, Настасья. — Ей жизнь спасли, а она — «караул!».
Кобылка, послушная вожжам, завернула за угол и пошла по прямой размашистой и ходкой рысью. Данилка ворочался в санях. Он рухнул туда набок, одна нога у него свисала за край, и он из-за ухабов никак не мог ее втянуть.
Вроде и недолго ехали, однако Настасья уже натянула вожжи.
— Выходи, куманек. Дальше — пешим ходом. Ни к чему, чтобы нас на Неглинке с лошадью и с санями кто повстречал.
— Куда ж мы ее денем? — выбираясь и прихватывая мешок, спросил Данилка.
— До утра она, Бог даст, не замерзнет… — Настасья, уже отойдя от саней, вернулась и покопалась в них. — Вот незадача — войлок-то мы там оставили… Могли бы и накрыть… Ну, хоть мешок давай!
Она вытряхнула из мешка содержимое и, не глядя, что там валяется под ногами, протянула руку:
— Нож давай!
Данилка достал из-за голенища тот самый нож, и Настасья ловко распорола мешок, почти по шву. Был он средней величины, гораздо меньше настоящей попонки, но Настасья накинула его кобылке на спину и огладила.
Данилка же сперва смотрел на выпавшую из мешка вещь, потом подхватил ее со снега и распялил на руках.
— Она, что ли? — сам себе не веря, спросил парень.
Настасья взяла из его рук синюю, богатого цвета душегрею.
— Сдается, что она… Пойдем-ка поскорее, кум, нечего нам тут делать.
Словно твердо зная, что Данилка не отстанет ни на шаг, она пошла вперед, не оборачиваясь.
Оказалось, что до Неглинной и примыкающих к ней переулков, где селились зазорные девки, было рукой подать.
Настасья привела Данилку туда, откуда они с Феклицей его и взяли, — к церквушке. Уж теперь-то там было по-настоящему тихо.
— Ну, что, свет? — приветствовала ее Авдотьица, когда они взошли на крыльцо, толкнули незапертую дверь и, миновав сени, оказались в горнице у Федосьи. — Тише только, тише, уснули они — и Федосьица, и Феденька. Я вот и свечи погасила, одну лучинку держу…
Настасья махнула рукой, мол, все ладно, и села к столу.
— Выпить не осталось? — только и спросила.
Авдотьица налила ей в чарку буроватого вина. Настасья молча и разом его выпила.