— Во, видал, у нас ты по третьему разряду шел, а там до пятого добрался!
— Я бригадиром был.
— Бригадиров у нас достаточно, плотников не хватает… Я тебя оформлю по четвертому разряду. У нас сложность работ повыше, в Сибири, наверное, любая халтура за высший сорт идет. Тяп–ляп, лишь бы деньги в кармане… Бери листок, пиши заявление. — Егор Сергеевич придвинул к нему чистый лист и бросил на него ручку.
— Нет, — отодвинул назад листок Звягин. Он обиделся на пренебрежительный тон начальника. Взыграла гордость. — Дайте трудовую! По четвертому я писать не буду, у меня пятый разряд. Я его горбом заработал!
— Ну пиши по пятому, — сразу согласился Егор Сергеевич и снова двинул лист с ручкой к Звягину. — Все равно работа сдельная. Заработал — получи! Бригадный подряд. Как говорится: пьют бригадой и всё подряд, — пошутил он. — Пиши, пиши!
— Только на работу со следующего понедельника, — предупредил Звягин. — Мне уголь привезти надо и дрова.
Бригада Черенкова работала в самом центре Тамбова, на Интернациональной улице отделывала длинный девятиэтажный дом, растянувшийся на целый квартал. Дождичек прекратился, но чувствовалось, что вот–вот пойдет снова. Тучи хмурые, осенние висели над городом. Звягин купил в магазине литр водки, как раз время обеда подходило, и быстро нашел бытовку плотников Черенкова. Она тоже ничуть не изменилась, словно Звягин всего на неделю отлучался из Тамбова. По–прежнему имела зеленоватый выгоревший на солнце цвет, прежняя табличка висела у двери, извещавшая, что здесь бытовка бригады плотников–паркетчиков тов. Черенкова. Дверь открыта, голоса из будки доносятся неторопливые, стука костяшек домино не слышно. Значит, только начали обедать, не накушались самогонки, если говор неторопливый и негромкий. Помнится, к концу обеда орать начинали, но все равно не слышали друг друга. Все это Звягин подумал с радостным волнением: радостно возвращаться. Он вспрыгнул на нижнюю ступеньку, сваренную из арматуры. Будка мягко качнулась на рессорах, и внутри затихло на мгновенье, быстрое шуршание газеты послышалось. Звягин с улыбкой догадался, что это закрыли газетой банку с самогоном. Вдруг мастер идет или прораб. Начальство, конечно, знало, что плотники пьют, обязано было пресекать, но на конфликт никогда не шло: рабочих мало, делало вид, что ничего не видит, ничего не знает, как говорится, не пойман — не вор. Если бы увидело, как пьют, хотело бы — не хотело, а обязано было бы принять меры, хотя бы для того, чтобы окончательно не потерять авторитета. Поэтому приличия обязывали плотников, хоть газеткой, да закрывать банку с самогоном.