— А кто это мы? — спросил вкрадчиво Колунков, когда старик умолк.
— Мы это мы, — усмехнулся в зеленую бороду старик, — те, кого я представляю…
— Да–да, ясно! — задумался Олег, потом глянул на Лешего. — И это все? Такая малость…
— Но эта малость в корне меняет все… Я знал, что ты примешь наши принципы. Знал… Тебе нужно уезжать отсюда. В Москву! Там тебя ждут слава, успех. За пропиской и работой не гонись. Тебе нужна роль бедного, неустроенного, гонимого. Всегда найдется женская душа, которая приютит, пригреет бедного поэта…
— Я так давно не писал стихов, — с тоской вымолвил Олег.
— А что ты бормотал, когда по тайге бродил? — лукаво фыркнул Леший, давая понять, что ему все известно.
— Это так, бред… — смутился Олег.
— Не бред, не скромничай! Ты искал путь к новой поэзии… Считай, что ты его нашел. Это не бред — новая форма самовыражения, новая образность, новый взгляд на мир, на все, что тебя окружает… Возьмем море! Сколько великих поэтов писало о нем! Сколько создано великолепных строк! С чем только море не сопрягали! С чем не сравнивали. Можешь ты написать о море что–нибудь оригинальное?
— Нет, не могу, — честно признался Колунков.
— А я говорю, можешь! Вернее, сможешь, когда тебе станет все доступно.
— А когда мне станет все доступно? — осторожно спросил Колунков, чувствуя, как заволновался, как кровь застучала в виски.
— Ты же знаешь, что мне нужно, — хитренько улыбнулся Леший и захихикал по–детски, затряс зеленой бородищей.
— Моя душа? — выдохнул Колунков и уставился на Лешего, затаив дыхание.
— Ну-у, — сморщил нос Леший, смухордился, отвернулся разочарованно, словно огорчил его сильно Колунков своей недогадливостью. — Зачем мне твоя душонка? Держи ее при себе…
— А что же? Что же? — нетерпеливо придвинулся к зеленому старику Олег, радуясь, что душа останется при нем, но одновременно царапнуло немного, что душа его, оказывается, такая дешевка, что даже нечистому не нужна. Колунков дрожал, руки его тряслись так, что он вынужден был сунуть их между колен, которые, впрочем, тоже ходили ходуном, и сильно зажать их.
— Ша! Неужели ты такой недогадливый? Не верю, ох, не верю, — вздохнул Леший, и ветви затрепетали, закачались от его выдоха, зашелестели, посыпались желтые листья с березок.
— Понял, понял! — откачнулся Олег, вытирая ладонью взмокший лоб.
— Да, да, — подтвердил ласково Леший. — Совесть!
— Ну–да, верно, — забормотал, не глядя на него Колунков, забормотал как бы сам с собой, — совесть мешает творить… Ученые давно поняли: непременная черта гения — отсутствие угрызении совести… Зачем мне совесть… — и, словно вспомнив о чем–то, быстренько обратился к Лешему, который по–прежнему ласково и хитренько щурил зеленые глазки, удивительно маленькие на его большом волосатом лице. — А как ты докажешь? Совесть получишь, а мне! — Колунков сунул кукиш Лешему в нос и захохотал: — Ха–ха–ха! Не на того напал! Докажи…