Я спрыгнул с крыльца и бодро пробежал по саду. Потом помахал руками, разгоняя остатки сна, и подошел к штанге, которую смастерил сам еще до армии. Она заржавела и лежала в траве у сарая. Я очистил диски от земли, примерился и вскинул на грудь. Тяжеловата стала. Поднял над головой ее три раза и резко бросил на землю. Диски глухо охнули и выбили в земле две ямки.
— Ослабел на городских харчах–та, — засмеялась мать, наблюдавшая с крыльца.
— Нет, не ослабел, — улыбнулся я, — просто жиреть начал!
— Это хорошо, хорошо! — одобрила мать. — От плохой жизни не жиреют!
После завтрака я снова вышел в сад. Больно и грустно было смотреть на полузасохшие яблони, на их слабые бледно–зеленые листья и корявые ветви. Кусты крыжовника растопырились чахлыми колючими ветками возле плетня, от которого осталось несколько кольев, торчащих среди сухих прошлогодних стеблей крапивы и полыни. Только сирень у калитки разрослась, разукрасилась пышными цветами… Мне вспомнился сад в такую вот весеннюю пору густым и тенистым, в цветах, как в тумане. Помню, любил я слушать, встав под яблоней, переливчатый пчелиный гул. Пчелы не обращали на меня внимания, деловито ползали по цветам, с наслаждением замирали, окунувшись в нежную пахучую середину цветка. Помню, с каким нетерпением ждал я, когда подрастет крыжовник. Каждое утро, когда солнце поднималось над избой бабки Грушки, выбегал я на крыльцо, шлепал босыми ногами по приятно прохладным доскам ступеней и бежал по мокрой от росы траве к кустам крыжовника с нежно-зелеными листьями. Прохладную тишину утра нарушали только далекое блеяние овец, голоса переговаривающихся женщин и сонное бормотание мотора трактора, доносившееся от тракторной базы. Присев на корточки перед кустом и осторожно поднимая колючие ветки, я разочарованно вздыхал, видя маленькие, с горошину, плоды… Вспомнились мне и совсем недалекие тихие вечера, которые я проводил с соседкой Лидой на скамейке под яблоней возле плетня. От скамейки уж не осталось следа, а Лиду я видел в последний раз два года назад. Мы столкнулись в дверях автобуса: я уезжал из деревни, а она приехала и выходила с чемоданом в руке. Лида была одна, без мужа. Я прильнул к окну тронувшегося автобуса и смотрел, как она, отставив в сторону свободную руку, несет тяжелый чемодан. Сойдя с дороги, она остановилась, поставила чемодан и стала смотреть вслед автобусу.
Побродив по саду, я начал носить вилами навоз из овечьего катуха и тонким слоем разбрасывать его на солнцепеке за избой. Мать будет им топить печку зимой. Раньше, когда я жил в деревне, я всеми правдами и неправдами старался увильнуть от этой работы, а сейчас я даже с каким–то удовольствием вдыхал тугой и резкий запах навоза.