— Ух ты! — раздался сзади возглас Звягина. — Ребята! — заорал он. — Выходи! Такое раз в жизни видишь!
Из землянки выскочил Сашка, за ним — Андрей, раздетый до пояса.
— Э–ге–ге! — закричал Сашка и тряхнул тонкую сосенку.
Иней облаком пополз вниз, посыпался на голову и на спину Андрея. Он взвизгнул и помчался за Сашкой. Анюта выбралась наверх, улыбалась, радостно вертела головой. За ней, позевывая, вылез Гончаров.
Морозец прихватил озеро возле берега тонким хрупким стеклом. Матцев ладонью легко продавил лед и начал умываться, слушая, как сзади, шурша сапогами по заиндевевшей траве, бежал к озеру Звягин, громко напевая:
— Зима идет, зима торопится!
Звягин остановился неподалеку, разбил сапогом лед и фыркнул:
— Холодная, зараза!
Владик, сидя на корточках, повернулся к нему и сказал, чувствуя волнение:
— Миша, ты за вчерашнее извини… Не обижайся, ладно?
—- А за что? — поднял голову Звягин, делая вид, что он не понимает о чем речь, хотя приятно было слышать такое от Матцева.
— Вечером–то наговорил я…
— A-а! Да брось ты! Я и обижаться не думал! Чепуха! — бодро и небрежно ответил Звягин. Все–таки неплохой мужик Матцев.
— Я и сам не понимаю, как это из меня дерьмо полезло, — улыбнулся виновато Владик.
— Чепуха! — повторил Звягин и побежал к землянке, громко крича: — Зима идет! Зимы приветы!
«Как хорошо, что я извинился! — радостно думал Владик. — Славный он малый. Врет, что за деньгами приехал… Те, кто приполз за рублями, жмоты… А он полтысячи Калгану отвалил взаймы, не спрашивая, зачем тому нужно… Я бы и то подумал, прежде чем связываться с таким, как Калган!»
Весь день у Владика было благодушно грустное настроение. Хотелось всем говорить и делать хорошее. После ужина он помог Анюте вымыть посуду, потом попросил:
— Пошли, посидим у костерка!
Анюта сняла с гвоздя у входа телогрейку, и они вышли, набрали сучьев и расположились на поляне. Было тихо, прохладно. Крупные звезды отражались в воде. Небо так низко опустилось к тайге, что, казалось, верхушки сосен, того и гляди, коснутся звезд.
Огонь трещал смолистой хвоей, разгорался быстро. Владик рубил сучья на чурбачке и подбрасывал в костер, а Анюта сидела на пеньке возле и глядела, как языки пламени, радостно и жадно шипя, набрасываются на свежие сосновые ветки. Тепло огня приятно гладило щеки, нагревало рукав телогрейки.
Матцев воткнул топор в чурбачок и молча сел рядом с девушкой.
— Хорошо как на пламя смотреть, — проговорила Анюта. — Оторваться нельзя!
Владик вспомнил, что жена его, Марина, говорила, что это чувство осталось у человека от его предков, и промолвил тихо: