Мясо слякотно хлюпало, не успевшая свернуться кровь текла алыми родниками. Отпилив ноги, Борис принялся за руки. Конечности отделились с мокрым чавканьем, из-под дверей опять полезла безумная в своем уродстве нечисть, но Борис был так увлечен расчлененкой, что не обратил внимания даже на то, как шестиногие страшилы с волосатыми хоботами-пиявками присосались к его спине. Он не отреагировал, даже когда скопище похожих на пауков сросшихся друг с другом ладоней на многосуставчатых пальцах-лапах с кривыми когтями вцепились ему в руки, глубоко зарываясь под кожный покров. Чудовища буквально облепили его, но одержимость не позволяла ему оторваться от кровавого занятия ни на секунду, и даже страх изменил ему, на время покинув глубинные потемки души. В конце концов, отпилив левую руку, Борис встряхнулся, завертелся и принялся кататься по полу, стряхивая монстров. Они отваливались от его истощенного тела и растворялись, как яд в густом сиропе. Освободившись, Борис, покачиваясь из стороны в сторону, прошел в спальню и взял с колоды тумбочки старый, еще советский будильник с двумя звонками-колокольчиками в навершии. Под взглядом Бориса будильник начал пульсировать в его руке, точно сердце, которое он недавно съел. Пластмассовый корпус прихотливо изогнулся, растекаясь по ладони, как часы с известной картины Сальвадора Дали. Осторожно держа их в руке, словно расползающуюся каплю, Борис протопал в прихожую, положил будильник возле мертвого тела и принялся железным языком ножа расширять отверстие в груди трупа, разворачивая ее в разные стороны. Добившись нужного размера, Борис вложил в нее будильник, а затем начал двумя руками давить на него, делая имитацию искусственного дыхания.
– Дыши, гад! Дыши, сволочь! Дыши, падла! – приговаривал Борис, погружая руки в кровавую дыру, расползщуюся, точно влажный багряный разрыв, на груди мертвеца. Но тело оставалось неподвижным, лишь судорожно дергаясь от рывков Бориса. Выдохшись, он провел по лицу рукой, растирая по щекам и губам темное красное пятно. Усевшись на пол, он принялся считать маленьких зубастых клещей, прыгающих по полу возле его ступней. Потом клещи пропали, но Борис почувствовал, что надвигается что-то новое, страшное, чудовищное. Он вновь бросился в чулан, задвинул дверь буфетом, но существо просочилось сквозь дряхлое дерево и предстало перед ним во всем своем обнаженном до крайней наготы ужасе. Был он весь как располосованная туша с содранной кожей, со змеящимися конечностями, увенчанными зубастыми пастями и сотней глаз самых разных размеров в верхней части туловища. Глаза эти, красные, с полопавшимися сосудами, почему-то вызывали особое отвращение. Нижняя часть тела представляла собой склизкую подошву, судорожно сокращающую и двигающую страшило вперед. Борис упал на колени и закрыл лицо руками, лишь бы не видеть надвигающийся на него кошмар. А монстр все приближался, обвивая скорчившегося, ослепленного страхом человека дюжиной клыкастых щупалец. Не в силах больше сдерживать крика, Борис завопил, и от этого прорезавшего пространство вопля существо неожиданно отпрянуло, словно сраженное воплотившейся в звук жутью своей жертвы. Разлагающаяся, слепленная из гнилого мяса тварь растворилась, и Борис остался лежать на полу, скрученный безобразной агонией паники.