«Вот и все», – хрипло шепчет мужчина, оборачиваясь, и Сапог узнает в нем Шмеля.
«Ты закончил?» – с надеждой спрашивает Сапог, и тот кивает, вытирая со лба мешанину из пота и крови.
«У суки твердые кости», – усмехается Шмель, вытирая пот со лба.
Сгорая от нетерпения, Сапог устремляется вперед, чтобы убедиться в правоте товарища, и замирает. Ванна заполнена свеженарубленными кусками тела его мачехи, тети Нины. Воздух пронизан резким металлическим привкусом крови, которая повсюду – на полу, на стене, на потолке, на Шмеле, и почему-то даже на нем…
«Я специально оставил передок, – говорит Шмель, заговорщически подмигивая Сапогу. – Позабавимся? Пока она теплая».
Сапог моргает, отстраняясь – он видит, как шевелится отсеченная рука женщины. Пальцы судорожно сжимаются и разжимаются, рука нетерпеливо елозит, как выброшенная на берег рыба.
«Ты ее не убил», – шепчет Сапог, белея как снег.
Отрубленная голова Нины, мягко перекатившись с залитых кровью ягодиц, внезапно открывает глаза. Пухлые губы изгибаются в тупой ухмылке, перемазанные кровью волосы напоминают влажную паклю.
«Как это – не убил?» – озадаченно спрашивает Шмель, и Сапог вырывает у него топор.
«Привет, сынок», – квакающим голосом произносит Нина, и Сапог с воплем ударяет топором по груде изрубленной плоти. Хихикнув, голова откатывается прочь, словно гротескный Колобок, продолжая ухмыляться. Между тем начинают двигаться другие части тела, будто оторванные лапки какого-то здоровенного насекомого. Изгибаются ноги, шевелятся пальцы на ступнях, вздрагивают окровавленные груди, даже перламутрово-розовые внутренности, поблескивая слизью, ритмично пульсируют, словно сердце.
Сапог слышит скрипучий смех и медленно оборачивается. Вместо Шмеля на него с нескрываемой ненавистью смотрит отец.
«Зачем ты убил ее?» – хрипит он. Взяв за волосы голову Нины, Данилыч вытягивает руку вперед. Выдувая кровяные пузыри, голова глупо хлопает глазами, словно кукла с заевшим механизмом, из среза криво срубленного позвоночника капает мутный кисель.
«Ты убил свою вторую мать», – подводит итог Данилыч, размахивая жуткой головой. Горячие капли крови веером летят по всему сараю – от пола до потолка, пятная лампочку, отчего все помещение становится темно-красным, почти багровым.
«Не промахнись, любимый! – визжит Нина, и голос наполнен необузданно-злобным весельем. – Убей его!»
…Сапог сел, хватая ртом спертый воздух, словно пойманная на крючок рыба. Рваные лоскутья ночного кошмара с тихим шорохом уползали в долину снов, оставив его самого сидеть на продавленной тахте в реальном мире, сидеть, глубоко дыша и невидяще озираясь по сторонам.