Я склонился гораздо глубже, чем предполагал вначале, потому что манеры и внешность маркграфини буквально излучали что-то, что, казалось, заставляло выказывать ей уважение. А кроме того, не следует легкомысленно относиться к людям, которые носят платья такой стоимости, что я был не в состоянии её себе представить, даже если б очень поднапрягся.
– Так это и есть молодой инквизитор, помощник нашего доброго мастера Кнотте, – в её последних словах отчётливо прозвучала неприязнь, которую она отнюдь не хотела и не собиралась скрывать.
Я вообразил себе, что её голос будет звучать как визг напильника по камню, но между тем он оказался мягким и глубоким. Я подумал, что если бы она захотела, то, безусловно, многих ввела бы в заблуждение своим голосом.
– К вашим услугам, госпожа.
– Оставьте нас. – Она махнула рукой, и придворные послушно и, насколько я заметил, почти сверхъестественно быстро поднялись с мест.
– Ты останься, Тадеуш, – приказала она Легхорну. – А ты сядь, Мордимер.
Я послушно притулился на краешке стула, но как только маркграфиня поднялась с кресла, сразу же вскочил.
– Сиди! – Одёрнула она меня. – Мне нравится ходить и садиться, когда я говорю, однако это не означает, что мне нравится смотреть, как все вокруг подскакивают на своих стульях. Я требую искреннего уважения, инквизитор, а не его поверхностных доказательств.
– Как сам Господь, – сказал я быстрее, чем успел подумать. Легхорн скупо улыбнулся.
– Хорошо сказано. – Маркграфиня на мгновение замолчала и кивнула. – Я лишь надеюсь, что в тебе сейчас говорит чувство юмора, парень, а не банальное подхалимство.
– Ни тому, ни другому не учат в Академии Инквизиториума, – ответил я.
– Тадеуш говорил, что ты умнее, чем выглядишь, – заявила она. – Хотя, с другой стороны, не следует особенно доверять его пристрастным наблюдениям. – Легхорн покраснел под язвительным взглядом маркграфини. – В любом случае, я желаю, чтобы ты сказал мне, что ты думаешь об этих преступлениях, даже если, – она остановилась и подняла указательный палец, – твоё мнение будет отличаться от мнения более просвещённого и опытного мастера Инквизиториума.
И снова в словах Елизаветы фон Зауэр только идиот не заметил бы явного отвращения. Не скажу, чтобы ход беседы меня удивил, но я по-прежнему не до конца понимал, как себя вести. От Альберта Кнотте зависело моё продвижение по службе, но также было бы не особенно разумно вызвать на себя гнев знатной госпожи. Так, может, лучше сыграть послушного идиота, согласного во всём со своим начальником? Но ведь тогда... тогда я не разгадал бы тайну убийств! Я уеду отсюда, подозревая, что настоящий убийца ходит на свободе, и ему теперь угрожает приговор уже только на Страшном Суде. А этого слишком мало, любезные мои, чрезвычайно мало. Хороший инквизитор должен быть полезным инструментом Господа, а если бы я уехал из города, оставив в нем убийцу, я оказался бы инструментом бесполезным.