Наташка, как и я, уставилась на него изумленно. Он все еще обнимал меня за плечи.
— Располагайтесь, ребята, — сказал Юлька, будто это не ко мне, а к нему пришли.
Происходил какой-то спектакль, свою роль в котором я еще не понимала.
— Ты не против, что я пришел к тебе с друзьями? Это мои лучшие друзья, — сказал он мне.
— Я очень рада.
Рада! Это не то слово. Я была счастлива и не могла этого ни от кого скрыть!
Юлька нахально полез в буфет, достал еще рюмки, хлеб, пару луковиц.
— Может, еще чего надо? — спросила я.
— Надо, чтоб ты сидела и никуда не убегала. Что мы сюда, жрать пришли?
Умная Тамара смотрела на все происходящее со священным трепетом.
— Может… я там… картошки поджарю… или чего? — сказала она наконец.
— Сиди, ты нам не мешаешь! — сказал Юлька.
Мы все одновременно молча выпили вино.
— У тебя есть музыка? — спросил он.
Я проковыляла через всю комнату, включила радиолу. Подумала, что пора бы перестать улыбаться, но улыбка не отклеивалась от лица. От этой улыбки уже болели губы и зубы.
— Зачем эта полная иллюминация? — Юлька зажег настольную лампу (судя по точности его движений, он не был пьян), погасил верхний свет.
Запретная вечеринка с притушенным светом. Впервые в моей жизни такое. В школе — девчоночий класс, на работе — все уже взрослые для того, чтоб тушить свет.
— Что случилось? — спросила я.
— То, что случается на каждом шагу, моя девочка… — важно сказал он.
Я хотела сказать ему, что «я не девочка, и не твоя», но лицо его было так невыносимо близко от моего лица и это было так чудесно, так невероятно, что мне не захотелось ничего говорить…
— Поставьте быстрое-быстрое… — верещала Наташка, — Маша умеет быстрое… Чарльстон поставьте!
— Повторите то же самое, — сказал Юлька.
И его послушались. Почему-то нельзя было его не послушаться.
— Давайте еще выпьем! — не своим голосом крикнула я.
— Не надо нам, — сказал Юлька тихо, увлекая меня в самый темный угол. — Вы, ребята, пейте, а мы не хотим…
— А мы… что? — спросила я.
— А мы вот что, — сказал он и поцеловал меня. Даже не поцеловал, а скорее укусил.
Мы не танцевали, а стояли и ошарашенно смотрели друг на друга. У Юльки был такой вид, будто он и сам от себя не ожидал подобного…
На тебе сошелся клином белый свет,
На тебе сошелся клином белый свет,
На тебе сошелся клином белый свет,
Но пропал за поворотом санный след…
Мы смотрели друг на друга, машинально слушая пластинку, и постепенно взгляды наши становились наивно-осмысленными: вот, дескать, слышишь, что поют? Это про тебя, про тебя… Это на тебе сошелся клином белый свет…
— Какие у тебя… руки красивые… — еле слышно сказал Юлька, но мне показалось, что голос его наполнил всю комнату, раскатился, как глухие, шуршащие камушки под ногами.