Заправляю прядь волос за ухо.
– Конечно, мисс Уэзерби, я приеду.
Наконец-то она меня отпускает. По пути к выходу, ища глазами Кейт и остальных, успеваю подумать: удивительно, до чего быстро вспоминаешь прежние навыки, до чего легко снова солгать.
Первой нахожу Фатиму. Она стоит в дверях, с тревогой глядя на подъездную аллею. Мы с ней замечаем друг друга одновременно. Фатима подпрыгивает и хватает меня за руку чуть выше кисти.
– Где тебя носит? Тея набралась, нам нужно домой. Ты что, туфли свои искала? Так они давно у Кейт!
– Извини, Фати.
Ковыляю к ней по подъездной аллее, увязая каблуками в гравии.
– Я не туфли искала, нет. Сначала меня приперла к стенке Джесс Гамильтон, а потом мисс Уэзерби. Еле вырвалась.
– Мисс Уэзерби? – У Фатимы лицо вытягивается. – Ей-то что нужно было?
– Ничего особенно. – Я не лгу – просто не говорю половину правды. – По-моему, ее… ее мучает совесть. Ну, за прошлое.
– Так ей и надо, – мрачно выдает Фатима и спускается с крыльца.
Вместе мы пересекаем границу света, который падает из школьных дверей. Фатима выбирает дорожку, ведущую к хоккейной площадке. В наше время здесь было бы темно – хоть глаз выколи, сейчас вдоль дорожки установлены фонари на солнечных батареях. Впрочем, они лишь отпугивают лунный свет, и промежутки между ними кажутся провалами, полными чернильного мрака.
Для нас тогдашних, пятнадцатилетних, марши были почти домом. Не помню, чтобы мы когда-либо испытывали страх, пробираясь к мельнице или обратно в Солтен-Хаус. Сейчас, едва успевая за Фатимой, я представляю себе кроличьи норы – в них так легко угодить и заработать перелом лодыжки. А еще можно забрести в топкое место. Так и вижу: меня затягивает трясина, соленая жижа залила рот, невозможно крикнуть, позвать на помощь. Подруги удаляются, не замечая меня. Бросают совсем одну. Нет, не совсем. На ум приходит тот, кто написал записку; тот, кто притащил к порогу Кейт окровавленную овцу…
Фатима здорово от меня оторвалась. Должно быть, ей тоже жутко и хочется поскорее догнать Кейт и Тею. Передо мной слабо маячит ее силуэт, шелка развеваются, переливаясь в темноту.
– Фатима, подожди! Нельзя ли помедленнее?
– Ой, прости.
Она останавливается возле лаза через изгородь, ожидая меня. По ту сторону изгороди Фатима идет медленнее, приноравливается к моему осторожному шагу – потому что мы теперь на марше и я увязаю каблуками в зыбкой почве. Мы молчим, слышно только наше тяжелое дыхание, да еще я время от времени спотыкаюсь. Где же Кейт с Теей?
Наконец я не выдерживаю – слишком жуткая тишина повисла над маршами.