От сильного порыва ветра дверь сарая затряслась. Рак заметил, как стенографистка запахнула на груди лацканы жакета. В ней было что-то странное, но он не мог сказать, что именно. Возможно, дело в ее позе или в сосредоточенном выражении лица. Отчего-то, глядя на нее, он начинал испытывать неловкость.
– В лагере было три Адских Камеры, – продолжил полковник. Лицо Шнайдера по-прежнему сохраняло бесстрастность. – В первых двух мы обнаружили улики, свидетельствующие о хирургических операциях, которые проводили над узниками, – в основном их проводили вы сами, но это делали и другие хирурги, работавшие под вашим руководством. Вы ампутировали конечности, хотя я так и не смог установить, в каких целях. Мы также нашли доказательства того, что одной из женщин-узниц выстрелили в упор в бедро, чтобы вы смогли определить, какие методы лечения пулевых ранений наиболее эффективны. Большинство людей, которых приводили в эти камеры, так и не вышли оттуда живыми.
– От ваших разговоров мне становится скучно, герр Рак.
– Вам так не хочется говорить о своей работе, доктор? Не кажется ли вам, что для такого первопроходца, как вы, это несколько странно?
Немец мотнул головой, будто отгоняя надоедливую муху.
– С какой стати мне потакать вашим прихотям, герр Рак? Ведь американцы все равно предадут меня суду и приговорят к смерти. Но мои открытия будут жить в веках. Я не знаю, в каком качестве я войду в историю. Как убийца? Как ученый? Как революционер от медицины? Полагаю, это будет зависеть от того, кто напишет тот или иной учебник. Но мои деяния все-таки войдут в историю, и меня запомнят. А что останется в истории от вас, герр Рак? Ваше имя? Номер? Звание? Или же вообще ничего? Всего-навсего пылинка на одной из страниц, посвященных мне. И все. Так что продолжайте высказываться, пока у вас есть такая возможность. Устройте себе звездный час. Если вам так хочется, можете подвергнуть меня всем тем процедурам, которые производил я сам. Повторите их одну за другой. Мне это безразлично. А через несколько лет это станет безразлично и всем остальным.
Последовала недолгая пауза, во время которой в сарае слышался только стук клавиш. Рак задумчиво погладил подбородок.
– Как я уже заметил, доктор, в лагере было три Адских Камеры.
Шнайдер открыл было рот, но, по-видимому, передумал говорить то, что хотел сказать.
Однако Рак сразу же заметил, что поза нациста несколько изменилась.
– Знаете что, герр Рак? – Шнайдер подался вперед, насколько позволяли заведенные за спинку стула и скованные наручниками запястья. – Мне сейчас вспоминается один из тех дней, когда я рассматривал стоявших в шеренгах узников, которых недавно привезли в лагерь. Им казалось, что мне все равно, кого из них взять в работу. Что я не считаю их людьми. Но это было не так. Я педантично вглядывался в каждого из них. Вглядывался в каждый их шрам, каждое родимое пятно, каждый изгиб тела. Я выбирал своих пациентов очень тщательно. Можно даже сказать, что я подходил к этому