Поэтому она сразу же и пошла к преподобному Мэтью за советом после того, как на прошлой неделе на коврике в ее прихожей оказался этот конверт. В конверте не было ни записки, ни письма, на нем не было даже адреса, только ее имя. Кто-то подошел к самой моей двери и опустил его в прорезь для почты. При одной мысли об этом женщина содрогнулась.
Когда она высыпала его содержимое на свою кровать, ее чуть не стошнило.
Всего спустя час Хейли сидела, дрожа как осиновый лист, за столом в задней комнате культурно-развлекательного центра, где Церковь Творения проводила свои службы, деля помещение с клубом танцев под музыку кантри и местным отделением Общества анонимных алкоголиков.
– Вы знаете, зачем вам это принесли? – спросил преподобный Мэтью.
Он был, как всегда, мягок и добр, но по тому, как он на нее смотрел, как накрыл ее руку своей ладонью, Хейли поняла – ему от этого так же не по себе, как и ей самой.
В ответ женщина покачала головой. Она понятия не имела, с какой стати кому-то понадобилось послать ей… это.
– Оставьте конверт у меня, – посоветовал Мэтью, и она, чувствуя благодарность, пододвинула лежащий на столе конверт к нему.
Хейли пыталась забыть об этом конверте, но так и не смогла. Она выбросила постельное белье, на которое выпало его содержимое, – оно казалось ей оскверненным, нечистым. Но воспоминание о том, что она увидела тогда на своей кровати, все еще неотступно преследовало ее, и, что еще хуже, Хейли не могла отделаться от ужасной мысли, что ее последний разговор с отцом и этот конверт как-то связаны между собой.
Возможно, мне и впрямь следовало вернуться домой, когда он сказал, чтобы я возвращалась.
Женщина провела щеткой по волосам, не отрывая глаз от зеркала. В нем отражалась ее комната, чистая и прибранная, как всегда.
Но что-то в ней изменилось.
Щетка для волос в руке замерла, и Хейли вгляделась в отражение комнаты внимательнее. Все как будто на своих местах. Но все-таки что-то не так.
Все дело в двери, ведущей в прихожую.
Раньше она была открыта, но сейчас медленно закрывалась, скрипя петлями. Закрывалась сама.
Хейли похолодела.
О, Иисус, будь со мной.
Перед дверью стоял мужчина, его руки были опущены, лицо закрывал белый капюшон с прорезями, через которые на нее смотрели темные глаза.
– Ваш крестный – генеральный прокурор? – Джорджи явно была взволнована.
– Филип Рен был другом моей семьи, – объяснил Прист. – Они с моим отцом были давними друзьями. Еще с тех пор, как вместе учились в частной школе.
Обеды у Ренов всегда казались Присту скучными, и он не питал к Филипу Рену особой любви. Филип относился к той категории самоуверенных людей, которые имеют полное право быть таковыми. Сара как-то в лицо назвала его «гнусной самовлюбленной свиньей». Уильям же всегда проявлял к нему безразличие.