— Слухай!
Потом Яков заговорил еще тише шепота.
— Я тебе как члену боевой группы. Ты это хорошо понимаешь, Изергиль?
— Ага, понимаю хорошо. Вы не волнуйтесь, Яков…
— От это ж вчера пустили ракету в космос вместе с человеком.
— Ой, такая радость, Яков!
Яков на моих словах закричал, хоть и шепотом:
— Дурная! Слухай! Я уже давно боялся, шо хтось додумается до того ж самого, шо и я. Они ж и додумались, токо по государственной линии. Они б, может, хотели и русского Бога, и нашего, и черт-те какого разом к стенке — за предательство всех народов фашисту… Конечно, у государства сила техники… Уже ж и спутники запускали, вроде на разведку… Я ж не рассчитал, шо так скоро человека пустят. Тем более шоб человек был еще живой. Я государству доверяю, а мне ж надо лично! Понимаешь?
— Понимаю, Яков!
— Я вчера дома был, отпросился на утро по хозяйству. Как раз слушал радио. Услышал! Все, думаю, конец! Столько трудов положил!.. Сразу расстроился… Я когда расстраиваюсь, всегда начинаю капитально заедать. А тут у меня с еды только фасольный юх. Чугунок литра на три — только с огня взял. Я ухом в самом радио, жду донесений, Левитан же ж обещал, шо ждите… А ложкой так и закидую фасолю… Пока весь юх в себя не закидал, рот не закрыл… Жду… Потом сказали, шо уже вернулся. Ну, думаю, шо-то сильно быстро вернулся… Такое задание скоро не сделаешь… Значит, не получилося… Ну, думаю, надо до вечера послушать, шо будут объяснять… До вечера слушал — бовкали про космос и такое же, а по делу — ничего. Я трошки успокоился. А тут в животе прямо огонь с всех батарей! Запекло, заболело! Терпел, а потом пошел сдаваться. Сказали, шо налицо заворот кишок. Потом вроде упал в яму. А утром сказали, шо как-то само обойшлося, раскрутилося, вышло, значит, наружу… Я тебе скажу, Мария, до сих пор с меня выходит… Скоко ж в человеке…
Конечно, мне не было приятно слушать про наружу.
Я перебила Якова:
— Вы, Яков, не бейте себе нервы. Не рассуждайте про что с вас выходит и про похожее. Вам надо вылечиться. Мы вас на работе ждем…
Не надо было мне говорить такое. Яков аж вроде подскочил. По правде, Яков подскочил не весь-весь, а руками и ногами, аж одеяло сбилось, и получилась у Якова видная вся-вся неприглядность. Яков же был, считай, голый.
А Яков сказал:
— Работа теперь такая — надо группу не мусолить, а готовить ударным порядком. Буду думать. Ты иди. Помни про клятву. Помнишь?
— Помню, Яков. Только про клятву и помню.
— Ага. Ты сделай мне лялечку и иди.
Я подумала, что Яков начал говорить называется «бред».
А Яков опять:
— Одеяло мне пидгорны́, шоб ни щилыны…