Допустим, завтра я иду в цех, а сегодня было такое.
В столовой давали продуктами. Я пошла посмотреть, хоть мне и было не сильно надо.
На подходе мне услышалось, что женщины рассуждают про макароны. Я, конечно, макароны видела. И в магазине, и в столовой на раздаче видела тоже — вареные. Дома у нас макаронов всегда не было. Потому что если у кого дома ели макароны с магазина, а не свою лапшу, того соседи и знакомые осуждали. Хорошая хозяйка подобного не допустит. А государство ж макароны делало. Получается, для кого-то ж макароны были намеченные. Женщины и рассуждали, что, может, взять. Тем более что макароны, считай, давали в руки зазря.
Макароны случаем намочились водой или чем — кухня ж, теснота. Потом, конечно макароны высохли опять, а получились уже не такие, не какие были. Которые стали комом, женщины брали в хозяйство — и курам покрошить, и намешать тоже хорошо. А были и не комом, а вроде с пятнами. По правде, не сильно-сильно, а так — ця́точками.
Другой скривится, а люди — нет! Не выкидать же еду! Допустим, начальство могло тихо списать по актам и взять себе домой, а не списало.
Конечно, я стала рядом с другими. Как пришла моя очередь — я сказала, что спасибо, и взяла с полкило макаронов. Давали без денег, а на весах вешали — отчетность, так потому.
Надо понимать.
Я пришла домой и начала варить макароны. Мне люди раньше пояснили, так я накипятила воду в чугуне, давай кидать макароны. Кинула, сколько само по себе взялось. Посмотрела глазами, так получилась одна вода. В эту самую секундочку макароны для меня увиделись не как макароны, а как лоза. И цяточки увиделись, как на лозе. А это ж была не лоза, а макароны.
Да.
Я не хотела себе жалеть и опять кинула жменю. Я ж не знала, что с макаронов вываривается сильно-сильно больше, чем было. Я ж думала, что не сильно.
Получилось, что я кинула все-все.
Мне раньше пояснили, что надо варить полчаса. Я сама себе решила, что буду мешать ложкой и пробовать на твердость. Оно ж должно быть мягкое, может, про полчаса люди напутали или сказали, чтоб проявить свое.
Полчаса идут и идут, я пробую и пробую. И все макароны мне твердые. Аж пока не стали мягкие, как клей с муки, когда мы с мамой клеили окна на зиму. Только я уже накушалась твердого. По правде, натолкалась. И получилось у меня в горле — вроде я варила не макароны, а лозу, и она мне поперек и поперек. И Мурзенко мне уже был поперек, хоть тачка его теперь у меня оставалась в прошлом, я ж шла в ученицы, а не куда.
И так мне захотелось, чтоб я этих макаронов всегда на свете не кушала! Так захотелось! А назад же не плюнешь — меня не приучивали, чтоб еду переводить. Я себе решила, что пускай уже в животе макароны сами по себе доходят до хорошего места. И что так я макаронам даже еще обидней дам бой.