Яков перестал смеяться и сказал, что у меня в голове не каша с салом, а другое.
Я спросила какое, может, первое блюдо или, может, второе.
Допустим, мне не нравится, когда в голове первое.
Яков сказал, что пускай я хорошо успокоюсь, что Яков сейчас пойдет чинить Александру Ивановичу звонок и розетки, чтоб току удобней было отсюда туда и оттуда сюда, что позавчера ж ничего не починилось, что такое получается, когда человек прется к человеку без доклада, что мне б подумать хоть про розетки, а не про мужа с органами………………
Яков расстроился.
Я ж рассказала про нашу с Александром Ивановичем любовь, про органы тоже рассказала.
Надо понимать.
Яков ушел, а я подумала, что еще надо было сказать про свою верность, что я всегда буду с Яковом работать как боец на том свете, пускай хоть пытают. Да.
Потом я подумала про что зачем-то ж Яков про Фросю не сказал.
Да.
Завтра у меня получился решительный день.
В девять часов я пошла к Александру Ивановичу в кабинет.
Вера Марецкая сидела на своем месте.
Я спросила, или можно на прием до Александра Ивановича.
Марецкая сказала, что Александр Иванович с сегодня будет прнимать все-все на свете не тут.
Я спросила, где ж Александр Иванович будет принимать.
Марецкая сказала, что товарища Осипова переправили на другую работу.
Марецкая встала с своего стула, подошла вплоть до меня, взяла меня за плечи, за левое, и за правое тоже, и развернула.
Конечно, я пошла.
Я шла на свое место и думала, что у меня настал конец и конец.
Потом я подумала, что, может, еврейскому Богу стало обидно, что потому все-все так и получилось. Я ж дала клятву идти с Яковом до самого-самого неба. Бог меня и наказал. Бог взял — раз! — и уволил Александра Ивановича.
А я ж Александра Ивановича себе уже наметила.
В десять часов у нас было собрание коллектива. Петр Леонидович всем-всем-всем пояснил, что Александра Ивановича срочным порядком перевели на другую работу, что коллектив должен работать и стараться дальше и дальше.
Конечно, у нас в буфете обсуждалось, что случилось. Степан Федорович сказал, что Александр Иванович ослабил дисциплину в коллективе, так потому. А потом Степан Федорович сказал, что, наверно, наш буфет опять переделают как буфет, что надо будет думать про новую работу.
Я пришла домой и, как была с улицы, подбежала до Ленина, обняла Ленина за плечи, за левое, и за правое тоже, и заплакала………………
Потом я и не хотела, а взяла — раз! — и начала затягивать одеяло с пододеяльником конец в конец. Допустим, там уже было хорошо-хорошо затянутое. Я ж всегда сильно аккуратная на постель.