Я видела, что Яков всегда ничего не платил.
Я спросила Нину про что почему Яков. Нина сказала, что Яков свое хорошо отработает, что Яков чинит все-все, потому.
Я подумала, что у людей бывает, что по таким не скажешь.
Яков надумал себе некрасивое выступление.
Допустим, придет Яков в буфет, сразу подойдет до меня и на самое ухо говорит:
— Шо, Изергиль, норму даешь? Нацию не позоришь?
Когда Яков сказал мне такое первый раз, я подумала, чтоб пойти пожаловаться Александру Ивановичу, даже начала плакать. А потом рю́мсать перестала и подумала, что если скажу, что мне от Якова обидно слушать про нацию, так надо ж будет сказать, про какую нацию обидно.
Я решила терпеть от Якова всю-всю-всю гадость Якова. Пускай.
Раньше у меня жизнь жила и жила. А как устроилась я в Дом офицеров, так жизнь взяла — раз! — и бегом поскакала. Я уже про лозовую не вспоминала. Ничего хорошего мне там не случилось.
И про старых подруг я тоже не сильно вспоминала. На танцы я теперь ходила в свой Дом офицеров, картины тоже у нас смотрела. Я и лекции людей с «Знания» у нас слушала. Мне понравилось.
Конечно, у меня получилась новая жизнь, и я не хотела, чтоб такая перемешалась с другой.
Допустим, если человек знает про твое старое, человек же всегда не удержится и перемешает. Человек не умеет удерживаться. Такую привычку человеку не дали. Возьмем хоть такое — может каждый человек не ходить в уборную? Не может.
Да.
Три месяца прошли, вроде на счетах кто отбросил.
Был сентябрь месяц, а получился уже декабрь.
Конечно, я про свои дела на работе рассказывала Фросе. Я перед ней отчет не делала, а рассказывала, чтоб Фрося не придумывала себе дурного и не разносила другим по улице.
По правде, Фрося и не разносила. А я ж всегда помнила, что Фрося про меня знает. Мне не хотелось, чтоб это шло дальше.
Не надо думать, что я не любила евреев как людей. Как и всем советским людям, мне это было почти что все равно. Я не хотела, чтоб меня обсуждали. А Фрося сильно любит обсуждать, хоть и не про евреев тоже.
Фрося приходила и начинала, и начинала. Допустим, про евреев не обсуждала, а про другое — пожалуйста.
Да.
Фрося всегда приходила без спроса. Я не против, пускай.
Фрося придет, я Фросю угощаю и наливку наливаю, еще с мамы Тамары в погребе сулея не выпилась.
Наливка уже скислая вся, а Фрося хвалит:
— От добрая наливочка! Давай опять лей!
Я опять лью, опять не жалею:
— Фрося, дорогая, вы пейте!
Я про Фросю.
Фрося ж женщина тоже.
Фрося мне рассказывала, что с десятого года. К тогдашнему Фросе получалось пятьдесят. Я Фросю за такое жалею. Конечно, мужчин я за такое тоже жалею, а меньше.