Ага.
Напротив Катерины — Александр Иванович, а напротив меня Ленин.
Я вспомнила, что не выполнила, что загадала, что теперь Александр Иванович тоже будет без чего-нибудь. Допустим, без руки тоже. Такое делает с человеком одна конфета!
Я смеялась и смеялась, как психическая.
Потом я подумала, что надо ж посмотреть, какие конфеты. Я хотела увидеть «Мишку». «Мишки» в кармане не было, а что было, было мне не надо.
Я взяла конфеты и пошла к Ленину. То́ркнула Ленина за больную руку, на самом крае дырки. Я загадала, что сейчас с больной руки пойдет кровь. А кровь у Ленина не пошла.
Я начала кидать конфеты в дырку. Конечно, я конфеты кидала без бумажек. В бумажках конфеты едят только цуцики.
Да.
Утром на моей шее синяки стали видней. Допустим, если б я с вечера синяки льдом не нахолодила, видней было б больше. И царапка тоже.
Я подумала, что можно все-все закрыть. Расскажу, что у меня ангина с чиряками и больно говорить и глотать.
Потом я подумала, что Яков же мне еще раньше сказал, что я подавлюсь. И случилось, что я давлюсь своим, что у меня внутри. Своим — это да. А от чьей руки это свое случилось?
Я как пришла на работу, так пошла в комору Якова сказать, что надумала.
Я наметила сказать Якову, что, конечно, Яков, вы меня один раз, считай, спасли, хоть и без моей вины, а на другой раз вы меня, считай, задушили, тоже без моей вины, и получилось у нас с вами так на так, если вы смолчите про меня, тогда я смолчу про вас.
Я не постучала, а зашла.
Поздоровалась с Яковом тихим сипом.
Яков копырса́лся в углу.
На мой сип Яков отозвался рукой, а голова Якова осталась до меня боком. Ни внимания, ничего.
Яков перематывал пленку и стукал железными кругами. Прямо как на мою шею эти самые круги вешал и вешал. А у меня ж все там уже все-все наболелое.
Я сказала Якову не про так на так.
Сказала, что мне ваши три дня не надо, а надо, чтоб вы от меня отстали, а если не отстанете, тогда сами узнаете, что будет.
Яков сказал:
— Ты, Изергиль, не тревожься про мое «узнаете». Мне уже довели про что следует. Иди, работай себе.
И не посмотрел.
Я подумала, что Яков за мной ухаживает. Все ж по-разному. Другое дело — что мне его ухаживания — тьху.
У нас в буфете уже была работа. Это ж не первое января, это ж второе.
Степан Федорович работал, Галина села чистить картошку, Нина ровняла столы, стулья, скатерти ровняла тоже.
Меня поставили насыпать солонки и перец тоже. Катерина и поставила.
Только название, что насыпать. По правде, не насыпать. Это ж целое дело.
Я солонки не люблю. Некоторые солят все на свете, и борщ горячий тоже солят. Они солят, а пар же с жиром идет, а солонки у нас как в ресторане — наверху дырочки-дырочки, а нанизу — затычка с газеты. Если б соль бралась руками, тогда можно сыпать и над паром. Если с дырочками, тогда дырочки с пара мокреют и залепляются. А мне — сначала всю соль с солонок высыпь, потом в воде с мылом солонки отмочи, потом солонки помой, потом посмотри, потом дырочки-дырочки иголкой потыкай. Оно ж всегда будут такие, которые водой не пройдут. Требуется большая аккуратность и терпение. Конечно, у меня есть. И еще перец тоже.