Знал ли Каченовский фамилию настоящего автора рецензии на «Илиаду», остается неизвестным. Но зато достоверно известно сугубо положительное, дружеское отношение Каченовского к Гнедичу. Об этом свидетельствует их переписка. Этим, видимо, и объясняется появление статьи Пушкина в «Вестнике Европы».
Ниже публикуется полный текст статьи:
«Илиада» Гомера, переведенная Н. Гнедичем, ч. I и II, в СПб. 1829.
Гомерова Илиада. Благодарность, честь и слава господину Гнедичу! Потрудившись более 20 лет, он представляет публике нашей книгу, которая останется украшением словесности русской, памятником дарований и свидетельством заслуг почтенного перелагателя.
Знавши Илиаду по отрывкам, помещенным в разные времена в разных журналах, можно было надеяться, что г. Гнедич разовьет перед нами величественный мир Гомеров с искусством знатока художника. Общее ожидание оправдалось вожделенным успехом. Илиада перед нами! Остается теперь, чтобы литераторы наши обратили на нее внимание, достойное столь важного подвига: время приступить к суждениям и решить некоторые спорные пункты о существенном деле в нашей литературе, где доныне раздаются звуки лишь от ребяческих побрякушек... Г. Гнедич в любопытном предисловии своем к Илиаде, поучительно беседуя с читателем, услаждая душу его красноречивым изложением мыслей своих и мнений, достигших полной зрелости от размышлений долговременных, как бы вызывает на состязание людей сведущих: не просит о снисхождении, а требует просвященного суда, который, как думает г. перелагатель, окажется не одному ему полезным: ибо «суждение есть жизнь словесности».
Г. Гнедич наполнен духом своего автора; любит его как наставника и товарища, с которым провел счастливо долгие годы; коротко знает героев его, знает и какими представили их Поп, Чезаротти, Фосс, и по справедливости негодует на тех, которые проповедовали нам оскорбительную нелепость, якобы переводя Гомера, надобно подлинник приноравливать к стране и веку, в котором пишут. По сим причинам г. Гнедич, отбросив язык гостиных, передает нам Гомера в такой речи, которая наиболее приближается к тону его поэмы: не пренебрегает народными словами, когда ими изображаются самые простые действия; пользуется даже областными выражениями, когда видит возможность или удобный случай напомнить ими, что и подлинник Илиады является нам в испещренном виде разных наречий. Впрочем, главнейшими причинами переводить так, а не иначе, были для г-на Гнедича священнейшие обязанности: верность, строжайшая точность, — благороднейшее, оправданное долговременным терпением желание представить соотечественникам своим древнего автора именно похожим на самого себя в малейших чертах и во всех подробностях. На сей конец избран им и Русский Екзаметр, во многом сходный с греческим. Жалеем, что почтенный переводчик не принял другой орфографии для своей Илиады: Гнедич не затруднился бы угадывать, где ставить фиту вместо Ф, или V вместо И. Пример Тредиаковского для него ни мало не опасен. Пускай себе скороспелые умники наши и романтические гении, следуя примеру Лисицы, брезгуют виноградными кистями ради мнимой незрелости: они могут говорить, что угодно, и писать, как угодно.