Наклонилась, дохнула в лицо.
— Не догадались? Гертруда Веспер, моя дочь!
4
Слева! Справа!.. Кейдж помотал головой, глазам не веря. Собор, знакомая брусчатка площади Святого Бенедикта, дома с закрытыми ставнями, черепичные крыши. Толпа слева — и справа толпа. Откуда столько? Если вместе сложить, и полтысячи наберется. Полиция… Полиция? За все эти дни для репортера «Мэгэзин» здешние правоохранители исчислялись количеством один, голубоглазый, с носом-лепешкой. Теперь побольше, целых пять, причем не жандармы, обычные ажаны. Редкой цепочкой — между двух волн.
Зонтики, суровые, мрачные, насупленные — против Сжатых Кулаков. Пока еще молчат, взглядами меряются. Над теми и другими — знамя, одно и то же, французский «триколор».
Криса позвали к отцу Юрбену, он и пошел, ни о чем не подозревая. Даже фотоаппарат не взял. Во вчерашних новостях — ничего особенного. В Париже — показ мод, в Берлине — похороны Гейдриха, в России — пятилетка, над Испанией — безоблачное небо.
— По-зо-о-о-ор! — Зонтики, в две сотни глоток.
— По-зо-о-о-ор! — эхом, Сжатые Кулаки.
Волны всколыхнулись, дрогнули, исторгая из глубин наскоро нарисованные транспаранты. На одном: «Руки прочь от Испании!», на втором… И на втором — «Руки прочь от Испании!»
— Правительство предателей… — Зонтики, густым слитным хором.
— …в отставку-у-у! — басом, Сжатые Кулаки.
Крис вытер пот со лба.
* * *
Двери открыл сержант Мюффа — при полной форме и тяжелой кобуре на поясе. Взглянул — как прицелился.
— Заходи!
Крис, уже ничему не удивляясь, переступил порог. Знакомая комната, деревянный стол, куча газет, открытый точно посередине молитвенник в кожаной обложке. Хозяин, Черный Конь, от стола справа. Кулаки на столешнице, тяжелая челюсть — тараном. Слева — сам гражданин Максимилиан Барбарен, руки в боки, шляпа набок. На гостя и не взглянули, друг другом заняты.
— Ты подожди, Кретьен, — шепнул на ухо сержант. — Пусть пар выпустят.
Крис, стараясь ступать бесшумно, свернул налево и прилип к ближайшей стене.
Кулак отца Юрбена взметнулся вверх.
— Брат мой во Христе!..
Тр-р-ресь! Стол подпрыгнул и зашатался. Одна из газет с легким шелестом спланировала на коврик.
— …Только милосердие заставляет меня удержаться от кровавого классового насилия. Иногда начинаешь жалеть, что человеческие жертвоприношения отменены!..
Мэр дернул крепким подбородком.
— И не сомневался. Вы, кюре, — людоед! И вожак людоедов.
— Я-а-а?!
Кейдж и Мюффа переглянулись. Сержант указал пальцем на мэра, потом на себя…
— Да я тебя сейчас!!!
Успели! Схватили за плечи, Жан-Пьер — власть светскую, репортер — духовную.