— Не надо рисовать такое, Одуванчик. Ты еще не умеешь, ты маленькая. Вырасти!
— Я не хочу расти без тебя, tata. Я маленькая, но моя рука с тобой. Хочешь, нарисую мельницу, такую, как ты рассказывал? И скажу слова из книжки? Или нарисую так?
Стена и окошко исчезли, превратившись в дверь, четыре наскоро соединенные линии. В ней тоже окно, но очень маленькое, как и решетка под верхним срезом. Поверх двери — большой амбарный замок с кружком-прорезью для ключа. Стальная дужка смотрит вверх. Отперто, выходи!
— Нет. И не снись мне больше, Катарина. Это очень опасно. Я обязательно вернусь, маленькая. Ne bojte se od mene!
Спящий перевернул рисунок, превратив его в ровный бетонный пол. По краям альбомного листа беззвучно вознеслись вверх стены, но уже настоящие, тяжелого красного кирпича. По красному — грязно-белое, пахнущая сыростью известка. Он сам на полу, в мятой рубашке и брюках, сложенный пиджак под головой. Потолка нет, вместо него черное беззвездное небо и красная луна, не кружком, буквой «С». Сверху посмотришь — отверстый каменный склеп.
— Готов дать подробные и исчерпывающие показания, — сказал он следователю, но тот лишь ухмыльнулся:
— Следствие уже закончено, герр Пейпер. В связи с этим я вас и пригласил. Распишитесь!
Тот, кто спал на бетонном полу камеры-склепа, стер ластиком чужое лицо. Ничего подписывать он не стал, потому и оказался в карцере. Не страшно! Пусть они его боятся. Главное, не убили сразу, при аресте. Могли! Агроном — личность нежная, со слабыми нервами, такой и назад повернет с полпути. Приказать бы не решился, намекнуть же — вполне. Кто помешал? Ингрид! Ее бы тоже не пощадили, но двумя трупами непременно заинтересовалась бы городская прокуратура. Рейхсфюрер пока еще не всевластен, Берлин — не его крепость.
Мысли он тоже стер, оставив главное: камера-склеп, высокие кирпичные стены, черное небо и красная закатная Луна. Бесшумно, одним рывком, вздернув себя с пола, встал, выставил вперед руки. Кувырок, резкая мгновенная боль, зеленый огонь в глазах…
— Во-о-оля-я! — радостно провыл Волк, вздымая морду к черному небу. — Иду-у-у!..
Прыгнул. Нет, взлетел!..
* * *
— Зачем ты так, Харальд? — спросила у него светлоглазая. — Ты же все понимаешь, все видишь. Из-за жены и твоей Катарины? Но я не стану мешать, они вернутся, и я уйду. Тебе ничего не нужно делать, только не отталкивай, позволь быть рядом.
Волк Мельник оскалился.
— Нет, ученица! Ты не должна ничего просить! Ты не должна никуда уходить. Ты должна побеждать — и брать все, что пожелаешь. Сейчас ты слабая, девочка-паинька из хорошей семьи. Я не стану тебя жалеть, я перегрызу тебе глотку. Знай это — и готовься. Только один будет властвовать на мельнице. Только одного возьмет под свою длань Черный Бог!