Тогда же мы впервые подверглись «ограблению». Покупались на Ланжероне, понежились на солнце, и в хорошем настроении поднимались по пыльной дороге в парк Шевченко. Не было на этой дороге никаких лестниц, она не была даже заасфальтирована. Иногда на спуске можно было встретить женщин, несущих вещи на стирку.
В каком-то сарае нам повезло найти несколько увеличительных стекол. Мы наводили фокус на бумажки — при солнечной погоде добивались того, чтоб шел дым, а иногда бумажки загорались. Нас это забавляло, и с линзами мы не расставались. В верхней части спуска из-за деревьев выскочили три пацана старше нас, и с грозным видом отобрали наши цацки. Убежали они так же внезапно, как и появились. Нам было очень жаль единственных наших игрушек, которые у нас нечаянно появились, но против силы не попрешь.
Я понимал, что такие заботы никого кроме меня и Леньки не волнуют. Маму беспокоили совсем другие проблемы. Под конец румынской оккупации дома не оставалось вещей, которые можно было бы обменять на «харчи». Она ходила по соседям и предлагала посреднические услуги: на приемлемых условиях продать их вещи. Пожилые соседки, которым было не под силу ездить по селам в товарняках и в любых других поездах, соглашались. Им тоже нужно было как-то питаться.
Однажды я увязался за мамой, когда она поднималась к старушке, приготовившей товар, на четвертый этаж. Среди стареньких кофточек и юбок лежала красивая деревянная шахматная доска. Мама отложила ее в сторону и сказала, что в деревне такое не возьмут, а такую тяжесть возить без толку она не может.
Старушка расстроилась, открыла коробку и стала показывать костяные шахматные фигуры, изготовленные, видимо, большим мастером. Сама доска внутри была разделена на ячейки для хранения фигур, покрытые бархатом. Мне так понравились пешки, кони с всадниками, королевы и короли в коронах, что руки сами потянулись к ним. Соседка сказала, чтобы я не трогал фигуры руками — они очень дорогие. Таких шахмат мне больше никогда не пришлось увидеть. Ими невозможно было играть, их нужно было рассматривать часами, но тогда они никого не интересовали, кроме старушки, их хозяйки.
Ездить по селам в то время было более, чем небезопасно. У женщин могли отнять и имущество, и добытые тяжким трудом продукты. Отобрать могли румыны, бандиты, полицаи или проголодавшиеся жулики. Но не ездить за «харчами» мама не могла: мы с сестрой висели у нее на шее неподъемным грузом.
Папа делал, что мог, но основной кормилицей была она. После каждой поездки мы встречали измученную маму с восторгом голодных щенят и она, еще не переодевшись, давала нам что-то заранее приготовленное для нас — кусочек засахаренного меда или хлеба «от зайчика», который сама недоела и сохранила, чтоб отдать нам.