Снежная зима намела огромные сугробы под деревьями, к которым дворники нагребали снег с мостовых и тротуаров. Сугробы были выше моего роста, и мы с Ленькой катались с них на задницах. Мамы пошили нам из тряпок валенки, чтобы мы могли позволить себе такую роскошь, бегать по снегу и валяться в сугробах безлюдной улицы возле нашего дома.
Пришла весна 1943 года, снег стал таять. Обуви на такой случай у нас не было, и мы стали играть в парадной. Соседи и наши родители носили снег домой ведрами. Часто другой воды в доме не было, и ее использовали как питьевую. Когда от сугробов почти ничего не осталось, обнажились почерневшие мокрые трупы замерзших зимой и пристреленных одесситов, пролежавших там со времени снегопада. Проходившие мимо них соседи говорили: «Это тихий ужас!»
Почему ужас тихий, мы не понимали.
Наступление Красной Армии от Волги и Курска, подействовало на румын, как холодный душ на пьяного. Кровожадность иссякла. Они стали присматриваться к нам, голодным пацанятам, что-то ищущим… Солдаты начали понимать лучше нас, что мы ищем…
Иногда кто-нибудь из них подзывал нас и давал, что имел. Чувствовалось, что румыны стали другими, менее грозными. Каруцы вывозили с тротуаров смердящие трупы в промокшей одежде, вода стекала с них ручьями, рабочие с помощью крючьев укладывали мертвецов в повозки, с которых тоже текло.
Перестали солдаты петь, что «Сталин плачет…» Разухабистая румынская мелодия их уже не веселила. Впрочем, они продолжали маршировать по утрам с оркестром по лужам красивым строевым шагом, как и прежде. Мы смотрели на них издалека, со своей парадной, пока шеренги солдат не скрывались за углом Бродской синагоги…
Соседи говорили о том, что в Одессу зачем-то приехал сам Антонеску и ходил по бульвару Фельдмана без охраны. Он был таким смелым? Или знал, что нашим партизанам не до него?
Город стал для деревенских ребят кормушкой, которую следовало ценить, но вдруг поступил приказ передать город немцам. Румыны стали интенсивно растаскивать городское имущество, которое до того не успели вывезти.
Что делать с винными складами? Оставлять немцам, которые их считали цыганами? Именно тогда полилось хорошее столовое вино по булыжной мостовой нашей улицы. Бочек с выбитыми пробками скопилось столько, что возникли заторы на перекрестках улиц, и румынские солдаты в поте лица упорядочивали движение тары вниз, к порту. Никому не запрещалось пить вино, которое лилось рекой, почти как в песне:
Лилось шампанское
Рекой лиловою…
Полилось по Жуковской, Польскому спуску, в порт к морю. Одесситы пили его, но веселыми не становились, и с тех пор кому-то иногда кажется, что веселая Одесса — это миф.