Калеки заполнили Привоз, все другие базары и нечетную сторону Ришельевской по всей ее длине, от Дерибасовской до Пантелеймоновской. Одеты они были в поношенную солдатскую форму, и все имели явные признаки инвалидности: без рук, без ног, было много слепых.
Сидели и стояли они вдоль уцелевших стен домов. Иногда к ним подъезжали на деревянных тележках с четырьмя подшипниками солдаты, у которых ног не было вовсе, даже обрубков. Они очень ловко управлялись со своими «средствами передвижения» посредством деревянных толкателей, которые они держали в руках.
Был среди них красивый, широкий в плечах матрос в тельняшке и бушлате, который все время шутил и посмеивался над собой и своими товарищами по несчастью, покалеченными на войне, не зло, и они радовались его приезду.
Не помню случаев, чтобы покалеченные на войне люди, выпрашивающие подаяние, носили ордена или медали. Возможно, им было стыдно за свое государство, которому они оказались не нужны.
Родители моих сверстников, вернувшиеся с войны не калеками, часто отдавали свои ордена и медали детям и те играли в пожара (разбивали медалями кучки копеек). Никто не думал, что эти кругляшки стоили людям крови.
Иногда на выцветших гимнастерках можно было видеть черные, красные, желтые полоски, означающие степень ранения, но это было не потому, что они хотели что-то кому-то показать. Просто не думали о них. Трудно сказать теперь, кому было хуже — убитым или этим убогим.
Пережившие оккупацию старались помалкивать об этом «постыдном» периоде своей жизни. Кто мог, собирал подписи о своей «партизанской деятельности» в тылу врага. Из сотен настоящих подпольщиков в живых остались единицы, остальные появились неоткуда, как и «инвалиды войны».
Многие настоящие безногие, безрукие, слепые инвалиды не имели никаких документов, они прямо после лечения в полевых госпиталях оказались никем. Кому жаловаться? И на что? Но любящим женщинам и такие были нужны, если они только без рук или ног. О них весело шутили: «Без рук, без ног — на бабу скок! Кто это?» Деревенские думали, что это — коромысло.
По дороге на Толчок просила милостыню красивая безногая женщина на двухколесной тележке, она играла на баяне и пела военные песни. Слепой мужчина держался за спинку тележки. У женщины были глаза, у мужчины руки и ноги. Она была штурманом, а он — тягловой силой. Перед тележкой лежала тряпка, в которую кидали мелкие деньги, средства их существования — плата одесситов за их потерянное здоровье и музыку.
Позже, до семидесятых годов, кто-то привозил слепого на Массив, где он почти все летние дни нежился под солнцем, руками ощупывая камни, перед тем, как окунуться в море. Так же, наощупь он выбирался из воды.