— Как обычно — женский монастырь, — констатировал Ронан. — Не больше индивидуальности, чем в палате сумасшедшего дома. Что я должен искать? Наркотики? Женщин? Оружие?
— Лучше скажи, — прервал его Ганси, — на каких предметах ты бываешь вместе с Ноа.
Ронан фыркнул.
— Ни на каких.
— Я тоже, — отозвался Ганси. Он посмотрел на Адама; тот покачал головой. — И Адам тоже. Как такое возможно? — Впрочем, он не стал дожидаться ответа. — Когда он ест? Вы когда-нибудь видели, чтобы он ел?
— Как-то не обращал внимания, — ответил Ронан. Он осторожно, одним пальцем погладил Лесопилку по голове, и птенец поднял клюв. Это был странный эпизод странного вечера, и еще накануне Адам сразу подумал бы, что никак не мог бы ожидать от Ронана такого спонтанного проявления нежности.
Ганси же продолжал закидывать их вопросами.
— Он платит за жилье? Когда он здесь поселился? Вы когда-нибудь задумывались об этом?
Ронан покачал головой.
— Чувак, ты что, из резервации сбежал? В чем дело?
— Я полдня провел в полиции, — сказал Ганси. — Мы с Блю поехали в церковь…
Адам испытал резкий и неожиданный приступ ревности, похожий на глубокую рану, которая была не менее болезненной оттого, что он не знал точно, чем она нанесена.
Ганси же продолжал:
— Ну, что вы на меня так уставились? Там мы нашли труп. Уже полностью сгнивший, одни кости. Знаете, чей?
Ронан твердо смотрел в глаза Ганси.
У Адама возникло ощущение, будто ответ на этот вопрос ему когда-то пригрезился.
За их спинами вдруг шумно захлопнулась дверь квартиры. Они обернулись на звук, но никого не увидели, только на стене трепыхались уголки карты.
Прислушиваясь к гулявшему по просторному помещению эху, мальчики уставились на шевелящуюся бумагу.
Воздух был неподвижен. По коже Адама побежали мурашки.
— Мой, — сказал Ноа.
Все трое дружно повернулись обратно.
Ноа стоял в дверях своей комнаты.
Кожа его была белой, как бумага, а глаза, прятавшиеся в тенях впалых глазниц, было трудно рассмотреть, как с ним всегда бывало, когда он выходил из темноты. На его лице, как всегда, виднелось грязное пятно, только теперь оно больше походило на грязь, или кровь, или, может быть, вмятину в сломанной под кожей кости.
Ронан напрягся так, будто ему сделалось больно.
— Твоя комната была пуста. Я только что туда заглядывал.
— Я говорил тебе, — сказал Ноа. — Я всем говорил.
Адам закрыл глаза и некоторое время так и стоял.
Ганси же, наоборот, сумел овладеть собой. Во всяком случае внешне. От жизни Ганси требовались факты, такие вещи, которые он мог бы записать в свой ежедневник, вещи, которые он мог бы дважды сформулировать и подчеркнуть, и неважно, насколько невероятными эти вещи могли казаться. Адам понял, что Ганси сам не знал толком, что рассчитывал найти, когда привез его сюда. И откуда бы ему знать? Разве возможно поверить?..